Форум » Название подфорума9 » хорошие книги (продолжение) » Ответить
хорошие книги (продолжение)
Вуаля: Житков Борис Степанович Что я видел Цикл рассказов --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Житков. "Что я видел". Рассказы и сказки Для младшего школьного возраста. К ВЗРОСЛЫМ Эта книга - о вещах. Писал я её, имея в виду возраст от трёх до шести лет. Читать её ребёнку надо по одной-две главы на раз. Пусть ребёнок листает книгу, пусть рассматривает, изучает рисунки. Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живёт в ней и вырастает. Ещё раз предупреждаю: не читайте помногу! Лучше снова прочесть сначала. Автор ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА КАК МЕНЯ НАЗЫВАЛИ Я был маленький и всех спрашивал: "Почему?" Мама скажет: - Смотри, уже девять часов. А я говорю: - Почему? Мне скажут: - Иди спать. А я опять говорю: - Почему? Мне говорят: - Потому что поздно. - А почему поздно? - Потому что девять часов. - А почему девять часов? И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей. ПРО ЧТО МАМА С ПАПОЙ ГОВОРИЛИ Вот один раз приходит папа с работы и говорит мне: - Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать. Мама мне говорит: - Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой. Я сказал: - Почему с кошкой? Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что: - Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь. Мама говорит: - Я боюсь Почемучку везти - он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет. Папа говорит: - Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять. - А если он хоть раз кашлянет, - говорит мама, - с ним нельзя ехать. Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко. КАК МАМА НА МЕНЯ РАССЕРДИЛАСЬ До самого вечера я не кашлянул. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала. Я подбежал к маме и стал кричать: - Я больше не буду! Я больше не буду! Мама говорит: - Чего ты орёшь? Чего ты не будешь? Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду. Мама говорит: - Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь? Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала: - Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму. - Почему? - сказал я. - А потому, что гадкий. Вот и всё. Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала. А я её всё просил: - Возьми меня! Возьми меня! А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало! БИЛЕТ Когда утром папа уходил, он сказал маме: - Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты. А мама говорит: - Какие билеты? Один только билет нужен. - Ах, да, - сказал папа, - совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо. Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка - она толстая и сердитая - и говорит: - Это ещё что за безобразие? Я побежал к маме. Бежал и очень плакал. А мама сказала: - Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает. А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил: - Ну, как ты? Кашлял сегодня? Я сказал, что "нет, ни разу". А мама сказала: - Всё равно - он гадкий мальчишка. Я таких не люблю. Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие. - Вот, - сказал папа, - билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать. Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут. И я сказал: - Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану. А мама сказала: - Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять. КАК СОБИРАЛИСЬ В ДОРОГУ А на другой день папа сказал мне: - Ты больше никогда не будешь подслушивать? Я сказал: - А почему? - А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая! Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное. Мама прибежала, спрашивает: - Что у вас тут? А я к маме головой в юбку и закричал: - Я не буду подслушивать! Тут мама меня поцеловала и говорит: - Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую. Я сказал: - А почему один билет? - А потому, - сказал папа, - что маленьким билета не надо. Их так возят. Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву. А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан. А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки. Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал: - Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала... С нами все соседи прощались и приговаривали: - Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике... Смотри, не вывались. И мы поехали на лошади в город. Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул. ВОКЗАЛ Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал. Вокзал - это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что - папа сказал - даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно. У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся. А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать "ой", а папа просто говорит: - Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон. Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила. Папа схватил меня на руки и стал догонять маму. А народу так много, что я потерял, где мама, где носильщик. Из дверей наверх пошли по лесенке, и вдруг большая-большая комната. Пол каменный и очень гладкий, а до потолка так ни один мальчик камнем не добросит. И всюду круглые фонари. Очень светло и очень весело. Всё очень блестит, и в зелёных бочках стоят деревья, почти до самого потолка. Они без веток, только наверху листья большие-большие и с зубчиками. А ещё там стояли красные блестящие шкафчики. Папа прямо со мной к ним пошёл, вынул из кармана деньги и в шкафчик в щёлочку запихнул деньгу, а внизу в окошечке выскочил беленький билетик. Я только сказал: - Почему? А папа говорит: - Это касса-автомат. Без такого билета меня к поезду не пустят вас провожать. КАКАЯ ПЛАТФОРМА Папа быстро пошёл со мной, куда все шли с чемоданами и узлами. Я смотрел, где мама и где носильщик, но их нигде не было. А мы прошли в дверь, и там у папы взяли билет и сказали: - Проходите, гражданин. Я думал, что мы вышли на улицу, а здесь сверху стеклянная крыша. Это самый-то вокзал и есть. Тут стоят вагоны гуськом, один за другим. Они друг с другом сцеплены - это и есть поезд. А впереди - паровоз. А рядом с вагонами шёл длинный пол. Папа говорит: - Вон на платформе стоит мама с носильщиком. Этот длинный пол и есть платформа. Мы пошли. Вдруг мы слышим - сзади кричат: - Поберегись! Поберегись! Мы оглянулись, и я увидел: едет тележка, низенькая, на маленьких колесиках, на ней стоит человек, а тележка идёт сама, как заводная. Тележка подъехала к маме с носильщиком и остановилась. На ней уже лежали какие-то чемоданы. Носильщик быстро положил сверху наши вещи, а тут мы с папой подошли, и папа говорит: - Вы не забыли? Восьмой вагон. А сам всё меня на руках держит. Носильщик посмотрел на папу, засмеялся и говорит: - А молодого человека тоже можно погрузить. Взял меня под мышки и посадил на тележку, на какой-то узел. Папа крикнул: - Ну, держись покрепче! Тележка поехала, а мама закричала: - Ах, что за глупости! Он может свалиться! - и побежала за нами. Я боялся, что она догонит и меня снимет, а дяденька, что стоял на тележке, только покрикивал: - Поберегись! Поберегись! И тележка побежала так быстро, что куда там маме догнать! Мы ехали мимо вагонов. Потом тележка стала. Тут подбежал наш носильщик, а за ним папа, и меня сняли. У вагона в конце - маленькая дверка, и к ней ступеньки, будто крылечко. А около дверки стоял дядя с фонариком и в очках. На нём курточка с блестящими пуговками, вроде как у военных. Мама ему говорит: - Кондуктор, вот мой билет. Кондуктор стал светить фонариком и разглядывать мамин билет. КАК Я ПОТЕРЯЛСЯ Вдруг, смотрю, по платформе идёт тётя, и на цепочке у неё собака, вся чёрная, в завитушках, а на голове у собаки большой жёлтый бант, как у девочки. И собака только до половины кудрявая, а сзади гладкая, и на хвостике - кисточка из волосиков. Я сказал: - Почему бантик? И пошёл за собакой. Только немножечко, самую капельку пошёл. Вдруг слышу сзади: - А ну, поберегись! Не наш носильщик, а другой прямо на меня везёт тачку с чемоданами. Я скорей побежал, чтобы он меня не раздавил. Тут много всяких людей пошло, меня совсем затолкали. Я побежал искать маму. А вагоны все такие же, как наш. Я стал плакать, а тут вдруг на весь вокзал - страшный голос: - Поезд отправляется... - и ещё что-то. Так громко, так страшно, будто великан говорит. Я ещё больше заплакал: вот поезд сейчас уйдёт, и мама уедет! Вдруг подходит дядя-военный, в зелёной шапке, наклонился и говорит: - Ты чего плачешь? Потерялся? Маму потерял? А я сказал, что мама сейчас уедет. Он меня взял за руку и говорит: - Пойдём, мы сейчас маму сыщем. И повёл меня по платформе очень скоро. А потом взял на руки. Я закричал: - Не надо меня забирать! Где мама? К маме хочу! А он говорит: - Ты не плачь. Сейчас мама придёт. И принёс меня в комнату. А в комнате - тётеньки. У них мальчики, девочки и ещё совсем маленькие на руках. Другие игрушками играют, лошадками. А мамы там нет. Военный посадил меня на диванчик, и тут одна тётя ко мне подбегает и говорит: - Что, что? Мальчик потерялся? Ты не реви. Ты скажи: как тебя зовут? Ну, кто ты такой? Я сказал: - Я Почемучка. Меня Алёшей зовут. А военный сейчас же убежал бегом из комнаты. Тётенька говорит: - Ты не плачь. Сейчас мама придёт. Вон смотри, лошадка какая хорошенькая. КАК Я НАШЕЛСЯ Вдруг я услышал, как на весь вокзал закричал опять этот великанский голос: - Мальчик в белой матросской шапочке и синей курточке, Алёша Почемучка, находится в комнате матери и ребёнка. - Вот, слышишь? - говорит тётенька. - Мама узнает, где ты, и сейчас придёт. Все девочки и мальчики вокруг меня стоят и смотрят, как я плачу. А я уже не плачу. Вдруг двери открылись: прибегает мама. Я как закричу: - Мама! А мама уже схватила меня в охапку. Тётенька ей скорей дверь открыла и говорит: - Не спешите, ещё время есть. Смотрю - и папа уже прибежал. А мама говорит: - Хорошо, что по радио сказали. А то бы совсем голову потеряла. А папа говорит: - С ума сойти с этим мальчишкой! Мама прямо понесла меня в вагон и говорит дяденьке-кондуктору: - Нашёлся, нашёлся... ВАГОН В вагоне - длинный коридор, только узенький. Потом мама отворила дверь, только не так, как в комнате, что надо тянуть к себе, а дверь как-то вбок уехала. И мы вошли в комнату. Мама посадила меня на диван. Напротив тоже диван, а под окошком столик, как полочка. Вдруг в окошко кто-то постучал. Я посмотрел, а там за окном папа. Смеётся и мне пальцем грозит. Я встал ногами на диван, чтобы лучше видеть, а диван мягкий и поддаёт, как качели. Мама сказала, чтобы я не смел становиться ногами на диван, и посадила меня на столик. СОБАЧКА ИНЗОЛ Вдруг я услышал, что сзади кто-то входит. Оглянулся и вижу: это та самая собака с жёлтым бантом, и с ней тётя на цепочке. Я забоялся и поджал ноги, а тётя сказала: - Не бойся, она не укусит. - Почему? - Ах, - сказала тётя, - ты, наверное, и есть Почемучка, который потерялся. Ты - Алёша? Это про тебя радио говорило? Ну да, - говорит, - в белой шапочке и в синей курточке. Тут вошёл к нам дядя, немножко старенький, тоже с чемоданом. А собака на него зарычала. А Собакина хозяйка сказала: - Инзол, тубо! И собака начала дядю нюхать. А дядя свой чемоданчик положил наверх, на полочку. Полочка не дощаная, а из сетки, как будто от кроватки для детей. Дядя сел и спрашивает: - Вы едете или провожаете? Тётя говорит: - Еду. Дядя спрашивает: - Собачка тоже с нами поедет? А этот мальчик ваш? Тётя сказала, что собачка поедет и что собачку зовут Инзол, а моя мама сейчас придёт, а меня зовут Алёша Почемучка. - Ах, - говорит дядя, - это ты от мамы убежал? А теперь, кажется, мама от тебя убежала. Ну что же, - говорит, - поедешь с этой тётей. И со мной. И с собачкой. Я как крикну: - Не хочу! И прямо соскочил со столика и закричал со всей силы: - Мама! Собачка залаяла. Я побежал к двери, собачка тоже. Какие-то чужие там, в коридорчике, и, смотрю, мама всех толкает, бежит ко мне. - Что такое? Ты что скандалишь? Я ведь здесь, дурашка ты этакий! Взяла меня на руки и говорит: - Вон гляди - папа. Сейчас поедем. КАК МЫ ПОЕХАЛИ
Ответов - 6
Джон Милтон: КНИГА ВОСЬМАЯ СОДЕРЖАНИЕ Адам вопрошает о движениях тел небесных и получает неопределенный ответ наряду с советом заниматься: предметами, более доступными человеческому познаванию. Адам соглашается с этим и, стремясь подолее удержать Рафаила, рассказывает ему все, что помнит от мига собственного сотворения, о своем перенесении в Рай, беседе с Богом, одиночестве, встрече с Евой и союзе с нею. Рассуждения Адама о данном предмете с Ангелом, который вновь остерегает его и удаляется. Умолкнул Ангел, но волшебный звук Его речей как бы не затихал В ушах Адама; недвижимо он Внимал ему и, словно ото сна Очнувшись, благодарно произнес: "- Какой признательностью возмещу, Чем отплачу, небесный летописец, За то, что знанья жажду утолил Ты щедро; удостоив снизойти, Как некий друг поведал о вещах, Которых мне иначе не постичь. С восторгом, с изумлением словам Твоим внимая, должную хвалу Воздал я Высочайшему Творцу, Но кое-что неясно для меня; Лишь ты сомненья в силах разрешить. Когда гляжу я на прекрасный храм Вселенной, созерцаю небосвод И Землю, их размер соотношу, Мне точкой представляется Земля, Песчинкой, атомом, в сравненье с твердью, С исчисленными звездами; они, Сдается, пробегают по кругам Безмерные пространства (я сужу Об этом, исходя из быстроты Вращенья ежесуточного звезд И дальности от нас) лишь для того, Чтоб днем и ночью слать на Землю свет И темную пылинку озарять, А в остальном рои небесных тел Огромных - бесполезны. Я дивлюсь: Как мудро-бережливая могла Природа беспричинно допустить Такую расточительность, создав Столь много благороднейших светил, Преследуя единственную цель, И по орбитам разным предписать Им вечное движенье, день за днем Возобновляемое, а Земля Недвижная, которая легко Вращалась бы по круговой стезе, Гораздо меньшей, вправе без труда Теплом и светом пользоваться, данью, Летящей к ней из глубины пространств Безмерных, с несказанной быстротой, Не выразимой никаким числом!" Так молвил Пращур наш; его черты Раздумчивость являли о вещах Высоких, странных. Ева, в стороне От них сидевшая, приметив это, Величественно-скромно поднялась И отошла с изяществом таким, Что каждый бы невольно пожелал Ее присутствия. Она к цветам, К деревьям плодоносным отошла, Дабы взглянуть, как завязи плодов И почки развиваются; росли Они живее под ее рукой И распускались ярче и пышней, Когда Праматерь приближалась к ним. Нет, Ева удалилась не затем, Что скучен ей, иль вовсе чужд предмет Беседы, или слишком затруднен Для разуменья женского. О нет! Блаженство это Ева берегла До времени, когда наедине Ей обо всем поведает супруг. Архангелу она предпочитала Рассказчиком - Адама, чтоб ему Подробные вопросы задавать, Предчувствуя, что разговор не раз Он отступленьем ласковым прервет И в нежностях супружеских решит Сомненья важные; его уста Отнюдь не красноречием одним Пленяли Еву. Где найдешь теперь Чету подобную, такой союз Взаимоуваженья и любви! Богоподобная, она в саду Ступала; как царицу, провожал Ее повсюду праздничный кортеж Прелестных граций, мечущих окрест Желанья стрелы, в каждом пробудив Потребность видеть Еву непрестанно. Адамовым сомненьям Рафаил По-дружески терпимо отвечал: "- Твою пытливость я не осужу. Как письмена Господни - пред тобой Открыто небо, чтобы ты читал, Дивясь деяньям Божьим; времена Учился годовые различать, Часы и годы, месяцы и дни. . Для этого познанья все равно: Земля вращается иль небосвод,- Счисленья были бы твои верны. Великий Зодчий остальное скрыл От Ангелов и от людей навек И не поверил тайны никому, Да не допытываются о ней Создания, которым подобает Лишь восхищаться детищем Творца. Все мирозданье предоставил Оц Любителям догадок, может быть, Над ними Посмеяться возжелав, Над жалким суемудрием мужей Ученых, над бесплодною тщетой Их мнений будущих, когда они Исчислят звезды, создавать начнут Модели умозрительных небес И множество придумывать систем, Одну другой сменяя, им стремясь Правдоподобность мнимую придать, Согласовав с движением светил; Сплетеньем концентрических кругов И эксцентрических - расчертят сферу И, циклов, эпициклов навертев, Орбиты уместят внутри орбит. Предсказываю это, исходя Из твоего сужденья; род людской Им будет руководствоваться впредь. Уверен ты, что светлые тела Значительные не должны служить Планетам незначительным и свет Не излучающим; что небеса Свершают зря свой повседневный бег, Земле же неподвижной перевес Во всем достался. Рассуди сперва: Ведь сами по себе размер и блеск Еще не составляют Превосходства. Хотя, в сравненье с небом, и темна, Мала Земля, но может содержать Гораздо больше важных совершенств, Чем Солнце, что сияло бы вотще, Когда бы свет, не надобный ему И бесполезный, не струился вниз И Землю тучную не озарял; Лишь прикасаясь к ней, бесплодный луч Приобретает силу; и вдобавок Светила эти служат не Земле, Но Человеку - жителю ее. Объем небес огромный да гласит О славе Господа, что созидал Пространно так, чья протянулась вервь Столь далеко, чтоб Человек не счел Все Мироздание своим жилищем, И - обитатель крохотной частицы Вселенной уловил бы, что собой Просторов не заполнит мировых, Чье назначенье знает лишь Господь. Его всесилье - в быстроте познай Кругов несметных этих; веществу Он скорость молнийную сообщил, Почти духовную. Не мыслишь ты, Что не проворен я, с утра успев От Божьего Чертога прилететь В Эдем еще до полдня, пересек Пространство, для которого нельзя Обозначений численных найти. Я так сужу, вращенье допустив Небес, дабы ничтожность уяснить Причин, что наклоняют разум твой К сомненьям; но не стану утверждать Действительность- вращенья самого, Хоть явью кажется оно тебе - Земному наблюдателю. Творец От человека скрыл Свои пути И небо от Земли Он отдалил, Дабы самонадеянность людей В предметах высочайших, для ума Людского недоступных, потерялась И не выгадывала б ничего. Что, если Солнце в центре мировом Находится, а сонмы прочих звезд, Двум силам притяженья подчиняясь,- От Солнца исходящей и от них Самих,- окрест него, за кругом круг Описывают? Их неровный бег Являют нам наглядно шесть планет; То книзу движутся они, то вверх, Скрываются, плывут вперед, назад И останавливаются порой. Что, ежели седьмою в их ряду Планетой состоит Земля? На вид Недвижная, троякое она Движенье, незаметно для себя, Свершает? Или это припиши Ты некоторым сферам, в небесах Вращающимся противоположно, Пересекая вкось пути свои; Иль Солнце от его труда избавь И это суточное колесо, Надзвездный и незримый ходкий ромб, Возможно - движитель ночей и дней, В его вращении останови. Во всех догадках этих - нет нужды, Коль движется Земля навстречу дню, Катясь к Востоку, и вступает в ночь Противоставшей Солнцу полусферой, Когда другая - в озаренье дня. Что, если сквозь прозрачный воздух льет Луне - Земля свой отраженный блеск И светится дневной звездою там, Как по ночам Луна сияет здесь, Взаимно услужая? На Луне, Возможно, есть материки, поля И обитатели; на ней видны Неправильные пятна, облакам Подобные; из облаков дожди, Быть может, падают, производя В размягшей почве разные плоды Кому-нибудь на пищу. Может быть, Ты обнаружишь в глубине пространств Иные солнца, в окруженье лун, Мужские посылающих лучи И женские; великие два пола Одушевляют мировой простор, И не исключено, что населяют Создания живые все миры. То, что в Природе столь большой объем Безжизненен, пустынен, одинок И у него другой задачи нет, Как только от громадных этих сфер Безлюдных искры света уделять Далекой, обитаемой Земле, Которая обратно, в свой черед, Им посылает обретенный свет,- Подобная гипотеза весьма Гадательна. Но так или не так, Устроен мир; и Солнце ли царит На небе, над Землею восходя, Восходит ли над Солнцем шар земной; Вступает ли на пламенный свой путь С Востока Солнце иль Земля неслышно И медленно от Запада скользит И, почивая на своей оси, Тебя уносит плавно, заодно Со всею атмосферой,- не томись В разгадыванье сокровенных тайн, Их Богу предоставь; Ему служи Благоговейно; да изволит Он Своими тварями располагать По месту пребыванья их. Вкушай Блаженство, уделенное Творцом, Эдемом наслаждайся и женой Твоей прекрасной. Слишком далеки Просторы неба, дабы ведал ты, Что там свершается. Итак, пребудь Смиренномудрым: думай о себе, О бытии своем; оставь мечты Несбыточные о других мирах, О тех, кто там живет, о их судьбе И совершенстве. Удовлетворись Дозволенным познаньем о Земле И даже о высоких Небесах, Которое тебе сообщено!" В сомненьях просветлись, Адам сказал: "- Небесный чистый Разум, ясный Дух! Ты в полной мере удовлетворил Меня, освободил от смутных дум И указал дорогу бытия Легчайшую, мне преподав урок Смиренья, научил не отравлять Тревожным суемудрием - услад Блаженной жизни, от которой Бог Заботы и волненья удалил, Им повелев не приближаться к нам, Доколе сами их не привлечем Мечтаньями пустыми и тщетой Излишних знаний. Суетная мысль, Неукрощенное воображенье К заносчивости склонны, и тогда Плутают в лабиринте, без конца, Пока их некто не остережет, И опыт жизненный не вразумит, Что мудрость вовсе не заключена В глубоком понимании вещей Туманных, отвлеченных и от нас Далеких, но в познании того, Что повседневно видим пред собой, Все остальное - суета сует, Дым, сумасбродство дерзкое; от них Невежество родится, темнота, Незрелость рассуждений о делах Наиближайших, важных и туман Блужданий безысходных. Низойдем С высот, в скромнейший пустимся полет И о предметах будем говорить Подручных. Может статься, обращусь К тебе с вопросами; на них ты дашь, Коль не сочтешь излишними, ответ С терпеньем,- я надеюсь,- добротой И снисхожденьем, свойственным тебе! О том, что до меня произошло, Поведал ты, и, в свой черед, внемли Рассказу моему; возможно, он Тебе безвестен. День еще велик. Ты видишь,- я хитрю, чтоб задержать Твое отбытье повестью моей, Что надо было бы нелепым счесть, Когда б рассказом я не полагал Ответы вызвать снова. Близ тебя, Сдается,- я на Небе, и слова Твои мне слаще пальмовых плодов, Когда мы жаждем, завершив труды, И алчем; сладостны они на вкус, Но приедаются. Твоя же речь Божественной питает благодатью, Не пресыщая душу никогда". И с кротостью небесной Рафаил Ответил: "- Сладкогласья и твои Уста не лишены; красноречив И твой язык, о Праотец людей! Тебя Всевышний щедро одарил Духовно и телесно, ибо ты Прекрасное подобие Творца. Безмолвствуешь ли ты иль говоришь, Движенья и слова твои полны Благопристойности и красоты. На Небе - сослужителя земного В тебе мы видим и в твою судьбу Вникаем, ибо зрим, сколь Бог почтил Тебя, на Человеке утвердив Свою равновеликую любовь. Итак, рассказывай. Я в День Шестой Как раз отсутствовал; мне довелось Квадратный, целокупный легион Сопровождать в нелегкий, мрачный путь К вратам Геенны и (таков приказ) Охранные установить посты, Чтоб ни один лазутчик или враг Не выручился, чтоб творящий Бог, Помехой дерзновенной раздражен, Творенье с разрушеньем не смешал, Конечно, Божьей воле вопреки, Они бы не решились на побег, Но Бог послал нас как Владычный Царь Самодержавный, приучая нас Немедленно приказы выполнять. Мы запертыми страшные врата И крепко загражденными нашли, Услышали, еще издалека, За ними шум - не хоровой распев, Не развеселый пляс, но вопли мук И яростного бешенства рычанье. С великой радостью вернулись мы В Обитель Света, как приказ гласил, До вечера Субботнего. Но жду Твоих речей, дабы внимать с отрадой Не меньшею, чем ты моим внимал!" Богоподобной Силе Пращур наш Ответил: "- Человеку мудрено Поведать о начале бытия Людского. Кто же помнит о своем Возникновенье? Но желая длить С тобой беседу, я рассказ начну. Сперва, как бы очнувшись ото сна Глубокого, простертым на траве И на цветах себя я осознал, В душистой, бальзамической росе, Что под влияньем солнечных лучей, Впивающих летучий, влажный пар, Просохла вскоре. Удивленный взор Возвел я, созерцая небосвод Обширный, а затем, как бы стремясь К нему, наитьем внутренним влеком, Встал на ноги и увидал вокруг Холмы, долины, сень тенистых рощ, Поляны солнечные и ручьев Рокочущих теченье; и везде Живые твари двигались, брели, Порхали; птицы пели средь ветвей. Природа улыбалась. Благовоньем И счастьем сердце полнилось мое. Потом себя исследовать я стал, За членом - член; то я бежал, то шел, И гибкие повиновались мне Все части тела. Кто же я таков, Откуда взялся? - этого не знал. Пытаюсь молвить - и заговорил; Всему, что пред глазами, мой язык Послушный нарекает имена. "- Ты, Солнце! - я вскричал.- Прекрасный свет! Ты, ярко освещенная Земля, Цветущая и радостная! Вы, Холмы и долы, реки и леса! Вы, дивные, живые существа, Движеньем одаренные! Молю, Скажите, если видеть довелось, Как я возник и очутился здесь? Не сам собою - значит, сотворен Создателем великим, всемогущим И благостным. Скажите - как Творца Познать и благодарно восхвалить Того, кто дал мне жизнь, движенья дар И счастье, ощущаемое мной, Безмерно большее, чем я могу Уразуметь и выразить в словах!" Взывая так, от места, где вдохнул Впервые воздух, где впервые блеск Пленительный в мои глаза проник, Я уходил неведомо куда. Ответа не было. В тени присел Я на бугор дерновый, весь в цветах, И призадумался, и сладкий сон Сморил меня впервые. Нежный гнет Мои все чувства дремные сковал, Их не тревожа. Мнилось, что опять Я в состоянье прежнее вернусь, В небытие, что обращусь в ничто. Вдруг сонное Виденье подступило Ко мне, остановившись в головах, Своим присутствием едва внушив, Что я еще живу и существую. И дивноликий Некто возгласил, Приблизившись: "- Твоя обитель ждет, Адам, тебя. Встань, первый Человек, Встань, Праотец бесчисленных людей! Меня ты звал - Я здесь, дабы ввести Тебя в жилье твое, в блаженный сад!" Сказал, и, за руку меня подняв, Над водами и долами, стопой Не прикасаясь к почве, заскользил По воздуху, и наконец, возвел На верх горы лесистой, что была Обширным плоскогорием округлым Увенчана, со множеством дерев Роскошных, меж которыми вились Тропинки и манили тенью кущи. Все виденное мною до сих пор Уже не столь прекрасным я почел, С чудесной этой местностью сравнив. Деревья были все отягчены Плодами дивными; они мой взор Прельщали и желание вкусить Внушали алчное. Но в этот миг Проснулся я, увидев наяву Мой воплощенный сон. Скитаться вновь Я стал бы наугад, но меж стволов Явился Тот, кто ввел меня сюда: Воистину явилось Божество! В благоговейной радости и страхе Покорно я припал к Его стопам. Подняв меня, Он кротко произнес: "- Я Тот, кого ты ищешь; Я - Творец Всего, что видишь ты вверху, внизу И вкруг себя. Прекрасный этот Рай Дарю тебе, своим его считай, Храни, возделывай, и от плодов Любого древа, что растет в саду, Ты невозбранно, с легкою душой, Вкушай, неурожая не боясь. Но Древа, чье воздействие дает Познание Добра и Зла,- не тронь! Как послушанья твоего залог И верности велениям Моим, Я посредине сада поместил Его, близ Древа Жизни. Берегись Плода Познанья! Берегись дурных Последствий горьких! Помни: если ты Вкусишь, единый преступив запрет И согрешив, то с этого же дня Неумолимо должен умереть. Ты смертным будешь, навсегда лишась Блаженства, и отсюда в мир забот И скорби изгнан!" Грозно Он изрек Запрет, что до сих пор звучит в ушах Так страшно, хоть его не преступать Иль преступить - зависит от меня. Но вскоре прояснился дивный лик, И Некто милостиво продолжал: "- Не только сад - всю Землю я тебе Дарую и потомству твоему. Владейте, как хозяева, Землей И всякой тварью, что живет на ней, В морях и в небе: зверем, рыбой, птицей. Во знаменье сего, гляди, Адам! Вот птица всякая и всякий зверь По их породам, созванные Мной, Дабы ты имя каждому нарек, Они же - подданство тебе свое С покорностью смиренной изъявят. О рыбах точно так же разумей; Они покинуть водяной приют И влажную стихию заменить, Равно как воздухом земным дышать, Не могут!" И пока Он изрекал, Попарно твари близились ко мне; Животные, колена преклонив, Ласкались, птицы же - снижая лет. По мере приближенья имена Я им давал и постигал их свойства, Внезапно Всемогущим вразумлен. Но между этих тварей не нашел Той, чье отсутствие меня весьма Тревожило, и я тогда дерзнул Небесное Виденье вопросить: "- Как назову Тебя? Ты выше всех Творений этих, выше Человека И наисовершеннейших существ, Любые превышая имена! Какое обожание воздам Тебе, Кто создал мир и столько благ, Мне уделенных щедрою рукой Для процветанья моего, Тобой Приуготованного? Но нигде Не вижу - с кем блаженство разделю! Возможно ль обособленно вкушать Отраду, наслаждаться одному Дарами всеми и счастливым быть?" Так дерзко вопрошал я. Светлый Дух С улыбкой, от которой он ясней, Казалось, просветлел, в ответ сказал: "- Но что ты одиночеством зовешь? Земля и воздух разве не полны Живыми тварями и ты не властен Призвать созданья эти, приказав Тебя увеселять своей игрой? Ты их повадки знаешь, языки; Есть разум и у них, воспринимать Способный не презренно и судить. Вот с ними и общайся, ими правь; Твое обширно царство!" Так вещал Владыка Мирозданья; мнилось, Он Повелевал, но я Его молил О дозволении продолжить речь, С покорством надлежащим возразив: "- О мощь Небесная! Не оскорбись Моею речью! Милость, мой Творец, Ей окажи! Не ты ль меня назвал Наместником и образом Твоим, Поставив, по сравнению со мной, Намного ниже тварей остальных? Возможно ли общение существ Столь разных и какой в нем будет лад, Какое наслажденье? Ведь оно Бывает лишь взаимным, пополам Делясь меж тем, кто дал и кто обрел, В неравенстве, когда один - силен, Подтянут, а другой - опущен, слаб. Согласие непрочно; докучат Они друг другу вскоре. Я ищу Общения, где я делить бы мог Духовные утехи; в этом - зверь Не соучастник мне; ведь жизнь мила Созданиям подобным, например, Со львицей - льву; Ты мудро сочетал Попарно их. Но трудно подружить Со зверем птицу и с пернатым рыбу, А с обезьяной не сойдется бык; Но в равную вступить с животным связь Всех менее способен Человек!" Безгневно Всемогущий отвечал: "- Приятнейшей и высшей из утех, Как вижу Я, считаешь ты, Адам, Избранье друга жизни; смаковать Услады в одиночку, находясь Хотя бы в средоточии услад, Не хочешь ты. Но что же обо Мне Ты думаешь? Вполне ли Я блажен? Ведь Я во всей Вселенной одинок Извечно и не ведаю нигде Подобного и - менее всего - Мне равного. Но с кем же Я могу, Помимо тварей, сотворенных Мной, Общаться; ведь они намного ниже Творца, безмерно дальше отстоят, Чем от тебя все прочие созданья!" Он смолк; смиренно я промолвил вновь: "- Всевышний! Вечные Твои пути, Их высоту и глубину постичь Не в силах человеческая мысль. Ты совершенен Сам в Себе, и нет В Тебе изъяна. Человек не так Устроен; совершенствуется он Лишь постепенно, ищет посему Подобного себе; в общенье с ним Стремясь поддержку слабости своей, Участье, утешенье почерпнуть. Тебе не надобно преумножаться, Ты бесконечен и, хотя Един, Все числа заключаешь, но число Являет в человеке недочет Его природы. Должен Человек Подобных от подобного рождать, Свой образ множа, в особи одной Несовершенный, для чего любовь Взаимная и нежная приязнь Нужны. Ты в одинокости Твоей Таинственной сообщество найти Достойней, совершенной, чем Ты Сам, Не можешь и общенья искони Не ищешь; но Ты собственную тварь Возвысить в силах, если б возжелал Общаться с нею и вступить в союз, Обожествив ее. Мне ж не дано Поднять к общенью эти существа Склоненные и с ними разделять Забавы!" Так я смело говорил, С дозволенной свободой, что была Благоприятно принята, и Голос Божественный приветливо сказал: "- С приятностью тебя, до этих пор, Изволил Я испытывать, Адам! Не только тварей, названных тобой По именам, Я вижу, ты постиг, Но и себя, свободный дух явив, И образ Мой, скотам, лишенным речи, Не уделенный. Потому они Не годны для общения. Ты прав, Его отвергнув: думай так всегда. Я прежде твоего сужденья знал, Что одиноким Человеку быть Нехорошо; не этих Я созданий, Которых видишь ты, определил В наперсники тебе; я их привел Для испытания, дабы узнать, Что подобающим считаешь ты. Но существо, которое теперь Я приведу, тебя обворожит; Оно - твой образ, истинную в нем Ты обретешь опору, самого Себя второго, всех желаний цель И сердца воплощенную мечту!" Не то Он смолк, не то я перестал Воспринимать: моя земная суть Величием подавлена была Небесным; слишком силы я напряг В беседе выспренней и, ослеплен, Изнеможден безмерной высотой Затронутых вопросов, что едва Уму доступны, опустился наземь, Ища во сне восстановленья сил. Природа помогла мне, и глаза Мои сомкнулись; но духовный взор Открытым оставался и тайник Воображенья бодрствовал во сне. В оцепененье,- мнилось,- я узрел Себя лежащим. Лучезарный лик Творца, что мне являлся наяву, Склонился надо мной. Мой левый бок Всевышний отворил, извлек ребро, Согретое сердечной теплотой И свежей кровью, что питает жизнь. Мгновенно плотью рана заросла Глубокая, всецело исцелясь. Он стал ребро перстами формовать, И вышло из Его творящих рук Создание, по виду - Человек, Но пола женского и красоты Столь сладостной, что всє, до сей поры Прекраснейшее, виденное мной, Померкло или воплотилось в ней, В ее очах, обдавших сердце мне Отрадою, неведомой досель. Она одушевила целый мир Любовью и пленительностью нежной И вмиг меня покинула во тьме. Я, пробудись, хотел ее найти Иль над потерей вечно слезы лить, Отрекшись ото всех других утех, И впал уже в отчаянье, но вдруг Ее вблизи увидел наяву, Какой она явилась мне во сне,- Украшенную всем, что расточить Могли Земля и Небо, одарив Пригожестью, рождающей любовь; Ведомая невидимым Творцом, Навстречу шла; указывал ей путь Небесный Голос, наставленья дав Заранее о таинствах святых Супружества. Дышала волшебством Ее походка; небеса в очах Сияли; благородства и любви Движенье было каждое полно. Я не сдержал восторга и вскричал: "- Мои мечты превысил дивный дар. Сдержал Ты слово, милостивый, щедрый Творец, Податель благ и совершенств! Но это лучший изо всех даров, Что ты не поскупился мне вручить, Кость от моих костей, от плоти плоть. Себя в ней вижу; имя ей - жена, От мужа взятая; вот почему Он мать свою забудет и отца, Прилепится к жене, и станут оба Единой плотью, сердцем и душой!" Она вняла, и хоть ее влекла Десница Божья, но девичья скромность, Достоинства сознанье, чистота Невинности: все то, что надлежит Искательно лелеять, ублажать; Сокровища любви, что никому Иначе не даются и себя Не предлагают, но, наоборот, Лишь уклоняются, что их милей И вожделенней делает,- короче, Сама Природа, чуждая вполне Греховных дум, заговорила в ней И побудила обратиться вспять. Я поспешил вослед; она, склонись На доводы мои, постигнув долг, Величественно покорилась мне. Ее, зардевшуюся, как заря, Повел я в кущу брачную; влиянье Благоприятное дарили нам Все небеса и сочетанья звезд Счастливые; земля и цепь холмов Нас поздравляли; птичий хор гремел, Возвеселясь; шептались ветерки Прохладные и нежные в лесах, Нас обдавали с каждым взмахом крыл Дыханьем пряным, свеянным с кустов Благоуханных, осыпая нас Охапками душистых роз, пока Ночной певун влюбленный не запел Венчальный гимн, взойти поторопив Звезду вечернюю и над холмом Светильник свадебный для нас возжечь. Я все поведал о моей судьбе, Довел рассказ до высшей полноты Земного счастья, изо всех блаженств Наисладчайшего. Я, признаюсь, И в прочих благах радость нахожу, Но ими пользуюсь я или нет,- Особо не волнуюсь, не горю Алчбой неутолимой; речь идет О наслаждениях, что обонянье Нам доставляет, зрение и вкус,- Цветы, плоды, растенья, щебет птиц, Прогулки. Но совсем иное здесь! Гляжу ли, прикасаюсь ли - восторг Меня охватывает! Здесь впервой Неодолимую познал я страсть И содроганье странное. Всегда Я был сильнее всех других услад И выше, но пред властью красоты, Пред этим всемогуществом я слаб. Ошиблась ли Природа, сохранив Частицу уязвимую во мне, Бессильную пред этим волшебством? Не больше ли, чем надо, извлекла Из бока моего, дабы жену С великим изобильем, не скупясь, Телесным совершенством одарить, Духовной безупречности не дав? Я понимаю, что, превосходя Меня намного внешней красотой, Она, по назначению Природы Исконному, слабей меня умом И ниже по способности души. В ней меньше лик Творца, что создал нас, Отображен, и вверенная нам Над всякой тварью власть в ее чертах Не столь отчетлива; но каждый раз, Когда я приближаюсь к существу Ее прелестному - я покорен; Такою безупречной предстает, И завершенной, и в сознанье прав, Присущих ей, такою благородной, Что все поступки Евы и слова Мне кажутся прекраснее всего На свете,- добродетельней, умней! Познанье высшее пред ней молчит Униженно, а мудрость, помрачась В беседе с ней, становится в тупик, Подобно глупости. Рассудок, власть Ей услужают, будто искони Она задумана, а не в конце Творения возникла невзначай. В ней, напоследок, избранный приют Свой обрели - величие души И благородство, строгим окружив Почтеньем, словно Ангельской охраной!" Нахмурясь, Ангел молвил: "- Не вини Природу, что исполнила свой долг; Заботься лучше о твоих делах, Не сомневаясь в мудрости; она С тобой пребудет, ежели ты сам Не отвернешься от нее, придав Предметам, по сужденью твоему, Не слишком ценным,- непомерный вес. Чем восторгаешься? Чем восхищен? Наружностью? Она, сомненья нет, Прекрасна и твоих достойна ласк, Любви, благоговенья, нежных слов, Отнюдь не подчиненья. Сопоставь Сначала ваши качества, потом Оценивай. Порой всего нужней Нам самоуваженье, если мы На справедливости обоснуем Его и здравомыслием умерим. Чем лучше ты сумеешь овладеть Таким искусством, тем жена быстрей В тебе признает своего главу И мнимые уступят совершенства Достоинствам правдивым. Ей даны Прельщенья, чтобы нравиться тебе, Величье, чтобы с честью ты любил Подругу, от которой не укрыть Малейший промах твоего рассудка. Но если ты касание телес, Что служит размножению людей, Считаешь величайшим из блаженств, Подумай, ведь с тобою наравне Им тварь последняя наделена И всякий скот, и не было б оно Всеобщим, если б содержалось в нем Хоть что-нибудь, достойное восторг В тебе зажечь, и душу подчинить, И плотским вожделеньем взволновать. Все то, что в обществе твоей жены Возвышенным находишь: нежность, ум И человечность - полюби навек. Любя, ты благ, но в страсти нет любви Возвышенной, что изощряет мысль И ширит сердце, в разуме гнездясь, И судит здраво. Лестницей служить Любовь способна, по которой ты К любви небесной можешь вознестись, Не погрязая в похоти. Затем Нет ровни у тебя среди зверей". Смутясь, Адам сказал: "- Меня влечет Не красота, не сладострастный дар Воспроизводства, разделенный мной Со всеми тварями (хотя сужу О брачном ложе несравненно выше; Оно благоговение родит Во мне таинственное). Нет, пленен Любезностью и прелестью живой, Тысячекратно, всякий день и час, Являющих в поступках и речах Моей подруги - нежную любовь И угожденье ласковое. В них Единство истое воплощено, Согласье мыслей и согласье чувств, Одна душа в различных двух телах: Гармония супружеской четы Для глаз отраднее, чем стройный гимн Для слуха. Но не в рабстве я, поверь! Тебе откроюсь: я не побежден! Явленья и предметы на меня Влияют разно; лучшие из них Одобрив, я последую тому, Что одобряю; волен мой отбор, И действия вольны. Ты не коришь Любовь; ты говоришь - она ведет На Небо, что она и путь и вождь. Ответь, коли дозволен мой вопрос: Любовь доступна Духам? Если так, То в чем любовь у них воплощена? Во взорах ли, в слиянии лучей, В духовных иль в прямых соединеньях?" С улыбкою, зардевшись цветом роз Небесных,- цветом истинной любви,- Архангел отвечал: "- Довольно знать, Что мы блаженны; без любви же нет Блаженства. Наслаждения твои Телесные - чисты; ведь сотворен Ты чистым; наслаждаемся и мы, Но в большей мере. Не мешают нам Конечности, суставы, оболочки И прочие преграды. С Духом Дух В объятиях сливаются быстрей, Чем воздух с воздухом, и чистота Стремится с чистотой вступить в союз; Частичная не надобна им связь, Соединяющая с плотью плоть, С душою душу. Дольше не могу Беседовать. На Западе уже Заходит Солнце за зеленый мыс, За купы изумрудных островов - Жилища Гесперид, и это знак Мпе возвратиться. Твердым будь, живи Блаженно и люби, но предо всем - Того, кто от любви твоей взыскал Покорности. Блюди Его завет И берегись, чтоб не затмила страсть Рассудка твоего, не привлекла К деяниям таким, которых сам Ты по свободной воле не свершишь. Твоя судьба и всех твоих сынов В руках твоих - и счастье и беда. Небесный клир со мною заодно Возрадуется стойкости твоей. Пребудь же верным: устоять иль пасть Лишь от тебя зависит. Одарен Духовным совершенством, не ища Подмоги внешней, отвергай соблазн, Любое наущенье ко греху!" Сказав, он встал. Последовав за ним, Адам благословил его: "- Ступай, Коль наступил разлуки нашей срок, Небесный гость, божественный гонец Того, чью царственную благодать Люблю безмерно! Кротко снизошел Ты до меня и ласково! Всегда Об этом благодарно помнить стану. К людскому роду милостивым будь Вовеки и почаще приходи!" Простившись, Ангел к Небесам взлетел Из тени, и под кров ушел Адам. КНИГА ДЕВЯТАЯ
Джон Милтон: КНИГА ДЕВЯТАЯ СОДЕРЖАНИЕ Вкруг обойдя Землю, Сатана, под видом тумана, вновь проникает в Рай с коварной целью и вселяется в спящего Змия. Адам и Ева поутру спешат к своим повседневным трудам. Ева предлагает разойтись и работать порознь. Адам возражает, опасаясь, чтобы Враг, о коем они остережены, не напал на уединившуюся Еву; последняя, обиженная недоверием к ее благоразумию и стойкости, настаивает на разделении, дабы на деле доказать свою твердость. Адам уступает. Змий отыскивает одинокую Еву и лукаво приближается к ней; поначалу созерцает ее, затем льстиво восхваляет, превознося над всеми прочими созданиями. Ева дивится дару речи Змия и вопрошает: как он научился молвить и разуметь? Змий ответствует, что, вкусив от плода одного из райских деревьев, обрел речь и разумение, которых был прежде лишен. Ева просит привести ее к тому дереву и обнаруживает, что оно и есть запретное Древо Познания. Змий хитроумными доводами убеждает Еву вкусить; Праматерь, восхищенная вкусом плода, рассуждает: должна ли она открыться Адаму? Наконец Ева приносит супругу плод и сообщает о том, что побудило ее вкусить. Потрясенный Адам, понимая, что Ева погибла, решается из любви к супруге погибнуть вместе с ней и, дабы ослабить наполовину ее прегрешение, также вкушает. Действие преступного ослушания: они стремятся прикрыть свою наготу, ссорятся и взаимно упрекают друг друга. Нет более бесед, когда Господь И Ангелы по-дружески в гостях У Человека, своего любимца, Бывали благосклонно, с ним деля С приязнью безыскусственную снедь И позволяли речь ему вести Непринужденно-скромную. Теперь Оттенок песне должен я придать Трагический: касательно людей,- Я недоверье должен помянуть Презренное, попранье клятв, разрыв Преступный, ослушанье и мятеж; Касательно рассерженных Небес,- Досаду, отчужденье, грозный гнев, Заслуженный укор и правый суд, Привнесший Грех в отныне скорбный мир, И Смерть, губительную тень Греха, И хвори, предвещающие Смерть. Предмет печальный! Но ничуть не меньше, Но больше героического в нем, Чем в содержанье повести былой, Как стены Трои трижды обежал Вослед врагу разгневанный Ахилл, Иль в описаньях, как ярился Турн, Когда надежду потерял на брак С Лавинией, как злобился Нептун, Равно - Юнона, Грека утеснив Своим преследованием или сына Киприды; но сколь ни был бы высок Мной выбранный, задуманный давно И поздно начатый, увы, рассказ, Я с ним управлюсь, если мне внушит Приличные реченья и слова Моя заоблачная опекунша, Которая, призыв мой упредив, Слетает доброхотно по ночам, С тех пор как дерзновенно приступил Я к песне героической моей, И шепчет, иль внушает мне во сне, Отнюдь не сочиненные стихи, Но вдохновленные. Мне не дано Наклонности описывать войну, Прослывшую единственным досель Предметом героических поэм. Великое искусство! - воспевать В тягучих, нескончаемых строках Кровопролитье, рыцарей рубить Мифических в сраженьях баснословных,- Меж тем величье доблестных заслуг Терпенья, мученичества - никем Не прославляемо; честь воздают Ристаньям конным, блеску тщетных игр, Доспехам, геральдическим щитам, Шитью на чепраках, парче попон Турнирных всадников, шелкам цветным, Пирам дворцовым, где оравы слуг Снуют под управленьем сенешалей. Умелое художество и труд Ремесленный не в силах вознести Поэму или главное лицо На героическую высоту. Не мастер, не охотник прославлять Подобное, отважно я избрал Предмет возвышенный, сам по себе Способный песню вознести мою, Когда преклонный возраст, поздний приступ И холода не обессилят крыл Моих отяготевших и прервут Полет задуманный, что стать могло, Коль скоро я стихи слагал бы сам, Без помощи заступницы ночной. Вот Солнце закатилось, а за ним И Геспер - сумеречный полусвет На землю низводящая звезда, Посредник быстротечный между днем И ночью. Кругозор, из края в край, Затмился полусферою ночной, Когда от Гаврииловых угроз Бежавший из Эдема Сатана, Во злобе и лукавстве изощрясь И замыслы коварные куя На гибель Человеку, в Рай опять Прокрался, жесточайшую презрев Расплату, угрожавшую ему. Он вечером из Рая улетел, Вернулся в полночь, Землю обойдя; Страшился он явиться днем, с тех пор Как повелитель Солнца, Уриил, Вторженье обнаружив, остерег Охрану Херувимскую. В тоске, Из Рая изгнанный, он семь ночей Скитался с темнотою заодно Вокруг Земли; трикраты обогнул Круг равноденственный, четыре раза Путь колесницы Ночи пересек, От полюса до полюса, пройдя Колюры; на восьмую ночь в Эдем Вернулся, но с обратной стороны От входа и крылатых часовых, Где тайную лазейку отыскал. То было место,- нет его теперь; Не время уничтожило его, Но Грех,- где у подножья Рая Тигр Свергается под землю и, одним Из рукавов поднявшись, бьет ключом У Древа Жизни. Сатана нырнул В провал, рекой подземною проплыл И вырвался на волю вместе с ней, Окутанный туманом, а затем Убежища себе он стал искать; Прошел моря и сушу: от Эдема За Понт, за Меотийский водоем; По широте,- вверх, к ледяной Оби, И вниз - к Антарктике; по долготе, С Востока,- от Оронтских берегов До океана, где морской простор Отрезан Дариенским перешейком, Оттуда - в страны, где струятся Инд И Ганг. Так облетел он шар земной В подробных розысках и, по пути Всех тварей с прилежаньем оглядев, Чтоб, сообразно замыслам своим Коварным, подходящую избрать,- Признал, что Змий - хитрейшая из них, И вот решился: облюбован Змий, Удобный облик, чтоб, его приняв, От взоров проницательных укрыть Обман и цели темные, поскольку Лукавым Змий и мудрым сотворен, И хитрости его не возбудят Сомнений; ведь в созданиях иных Лукавство можно было бы легко За напущенье дьявольское счесть, Превосходящее обычный смысл, Присущий тварям. Да, решился он; Но тайной мукой взорванная страсть В невольных сетованьях излилась: "- О, Небесам подобная Земля, А может, благолепнее Небес, Пристанище, достойное богов! Ты зрелым и позднейшим создана Мышленьем, заново преобразившим Все устарелое. Да разве Он, Создав прекрасное, творить бы стал Несовершенное? О, небосвод Земной! Другие сферы вкруг него Небесные вращаются и свет Тебе одной, возможно, шлют, Земля, Лампадами служа, и на тебя Единую влияние лучей Своих благих совместно изливают. Как средоточие всего - Господь, Равно объемлет все; так точно ты, Покоясь в средоточии миров, Приемлешь дань от этих дальних сфер; Не в них - в тебе их мощь воплощена Животворящая,- в траве, в кустах, В деревьях и во множестве пород Созданий благородных, бытием Одушевленных, исподволь свой рост Усовершенствующих, чувства, ум,- Все то, что в полной мере Человек Единственно в себе совокупил; С каким восторгом вдоль и поперек Тебя я исходил бы, если б мог Порадоваться хоть чему-нибудь - Лесов разнообразье созерцая, Холмов и долов, луговин и рек, Земель новорожденных и морей, И побережий в обрамленье рощ, Скалистых гребней, гротов и пещер! Но мне отрады и приюта нет Нигде! Чем больше вижу я вокруг Веселья, тем больней меня казнят Противоречия моей души, Терзаемой разладом ненавистным. Все доброе - мне яд; но в Небесах Я маялся бы горше. Не хочу Ни там, ни на Земле ничем иным, Лишь самодержцем быть, поработив Царя Небес! Не ожидаю здесь Смягченья мук; стремлюсь других привлечь К себе, дабы они мою судьбу Делили, даже если б довелось За это мне страдать еще больней. Лишь в разрушенье мой тревожный дух Утеху черпает. И если тот, Кому бразды правленья вручены Над миром, сотворенным для него, Погибнет или нечто совершит, Влекущее погибель,- этот мир, С ним связанный на счастье и беду,- Да, на беду! - погибнет заодно. Пускай же гибнет мир! Мне, только мне, Из всех Князей Гееннских, будет слава Принадлежать! Я за день истреблю Все то, что именующий Себя Всесильным непрерывно созидал В течение шести ночей и дней. Кто знает, сколь давно замыслил Он Миротворение? Быть может, в ночь, Когда я вызволил из кабалы Едва ль не половину легионов И сонмы обожателей Творца Изрядно поубавил. Отомстить Желая и восполнить Свой урон, Он истощил, никак, былую мощь И Ангелов творить не в силах впредь,- Коль вообще их создал,- и вдобавок, В досаду нам, решил нас подменить Из праха сотворенным существом И, низкому началу вопреки, Возвысить и осыпать, без числа, Небесными дарами, что у нас Отобраны. Задумал и свершил. Он Человека создал и ему На радость бесподобный мир воздвиг, Властителем Земли его нарек И поселил на ней, а для услуг - Крылатых Ангелов,- о, срамота! И челядинцев пламенных прислал Нести земную службу и стоять На страже, при оружии. Страшусь Охраны бдительной; затем во мгле, Окутан испареньями ночных Туманов, пробираюсь я ползком, В лесах обшариваю каждый куст, Чтоб, Змия спящего сыскав, укрыть В извивах множественных и себя, И бремя темных замыслов моих. О, гнусное паденье! Мне, давно С богами спорившему о главенстве, О первенстве,- мне суждено теперь Вселиться в гада, с тварным естеством Смешаться слизистым и оскотинить Того, кто домогался высоты Божественной! Но разве есть предел Падения для мстительной алчбы И честолюбья? Жаждущий достичь Вершины власти должен быть готов На брюхе пресмыкаться и дойти До крайней низости. Вначале месть Сладка, но, на себя оборотясь, Рыгает горечью. Ну что ж, пускай! На все дерзаю, лишь бы мой удар Был меток,- ибо, целясь высоко, Я промахнусь,- и поразил предмет Моей вражды, любимчика Небес Новейшего, созданье персти, сына Досады, вознесенного Творцом Из праха, нам на зависть. Воздадим За злобу - злобой: лучшей платы нет!" Сказал, и стелющимся по низам Пополз туманом черным, средь сухих И влажных дебрей, поиски ведя Полуночные там, где полагал Всенепременно Змия обрести; И впрямь, нашел; Змий почивал, склубясь В замысловатый лабиринт колец, В их средоточье голову укрыв, Что хитростей утонченных полна; Еще не хоронясь в пещерной тьме Зловещей, Змий открыто, на траве, Неробкий, хоть безвредный, крепко спал. Диавол в пасть проник и, овладев Его инстинктом грубым, что в мозгу Иль в сердце обретается, ему, Сна не нарушив, придал мощь ума И стал в змеиной плоти утра ждать. Над влажными цветами, на заре Струившими эдемский аромат, Священная денница занялась, И всякое дыханье, с алтаря Великого Земли, превознесло Создателя безмолвною хвалой И благовоньем сладостным, Ему Угодным; в этот час чета людская Из кущи вышла, присоединить Словесное хваленье к голосам Созданий безъязыких; помолясь, Возрадовались утренней поре Благоуханной, свежей, а затем Раздумались: как лучше нынче днем Всє умножающиеся труды Распределить; обширный Райский Сад Значительно их силы превышал. И Ева к мужу обратилась так: "- Адам! Как ни усердствуем, следя За этим садом, пестуем цветы, Деревья, травы, исполняем долг Приятный, но, пока рабочих рук Не станет больше, все усилья наши Нам только прибавляют новых дел. Все, что мы днем подрежем, подопрем, Подвяжем,- быстро, за ночь или две, Роскошно разрастается, стремясь, Как бы в насмешку, снова одичать. Дай мне совет иль выслушай меня. Я думаю: работу разделить Нам надо. Ты ступай, куда сочтешь Потребным; жимолостью эту кущу Обвей, побеги буйного плюща Направь, а я до полдня приведу В порядок заросли цветущих роз И мирт. Когда мы трудимся вдвоем, Бок о бок, мудрено ли, что порой Улыбку на улыбку, взгляд на взгляд Меняем и заводим разговор О разных разностях, а между тем Наш труд, хотя и начатый с утра, Не спорится, и ввечеру вкушаем Мы трапезу, ее не заслужив!" "- О Ева! - нежно возразил Адам.- Единственная спутница моя, Любимейшее из живых существ! Твой замысел прекрасен; хорошо, Что жаждешь ты назначенную нам Творцом работу лучше исполнять. Твое похвально рвение. Ничто Не украшает более жену, Чем хлопоты о благе очага Домашнего и ободренье мужа В его трудах. Однако же Господь Обязанности наложил на нас Не столь сурово, чтобы нас лишить Трапезованья, отдыха, бесед,- Духовной пищи. Нам вольно с тобой Обмениваться взглядами, вольно - Улыбками; улыбка - это знак Разумности, и не дана скотам, Она любовь питает, а любовь - Одна из важных целей бытия Людского. Не для тяжкого труда Мы созданы; блаженство - наш удел, Разумное блаженство, и поверь, Объединись, мы оба не дадим Заглохнуть кущам, зарасти тропам В черте прогулок наших, до поры,- Ее не долго ждать,- когда придут К нам руки юные помочь в трудах. Но ежели наскучили тебе Беседы, я согласие бы дал На расставанье краткое; подчас Уединенье - лучшее из обществ, И после разлучения вдвойне Свиданье слаще. Но встревожен я Иным; боюсь, что, от меня вдали, Ты попадешь в беду. Не забывай Остереженье; помни - лютый Враг, Утративший блаженство навсегда И нашему завидуя, навлечь На нас мечтает горе и позор, Напав исподтишка. Он где-нибудь Поблизости в надежде адской ждет Удобного мгновенья, чтобы, врозь Настигнув нас, верней осуществить Коварный замысел. Не чает он, Когда мы рядом и помочь в нужде Друг другу можем, нас прельстить грехом. От преданности Богу отвести Он алчет нас, любовь расстроить нашу Супружескую; изо всех блаженств Любовь, пожалуй, разжигает в нем Особенную зависть. Таковы Его намеренья иль много хуже; А посему - ты друга не покинь Испытанного, из чьего ребра Ты рождена и кто всегда готов Тебя оберегать и защищать. Когда грозит бесчестье и беда, Приличней, безопасней для жены При муже находиться: он спасет И оградит супругу либо с ней Разделит наигоршую судьбу!" С величьем непорочности, в ответ, Как некто, чья любовь оскорблена Жестоким словом,- строгий вид приняв, Хотя и нежрый, возразила Ева: "- О сын Земли и Неба! Всей Земли Властитель! Ведаю о том Враге, Что ищет нашей гибели. Ты сам Предупреждал меня, и я слова Архангела слыхала невзначай, Когда он удалялся и цветы Ночные замыкались; позади Стояла я в тенистом уголке, Из сада воротясь. Но чтобы стал Ты сомневаться в верности моей Тебе и Богу лишь затем, что Враг Соблазном ей грозит,- я не ждала. Тебя насилье вражье не страшит, Мы так сотворены, что боль и смерть Не властвует над нами: либо нас Не в силах тронуть, либо мы легко Их отразим. Итак, боишься ты Его коварства; этот страх родит Сомненье: как бы Враг не обольстил Меня лукавством, не поколебал Мою любовь и верность. О, Адам! Как мысли эти у тебя могли Возникнуть? Как ты можешь обо мне, Возлюбленной жене, столь дурно думать?" Адам ответил с кроткой добротой: "- О Ева! Бога дщерь и Человека, Бессмертная! Всецело ты чиста И безупречна. Вовсе не затем, Что верность и любовь твою подверг Сомнению, тебе я дал совет Не удаляться. Нет! Я лишь хочу Попытку искушения пресечь, Врагом задуманного. Каждый льстец, Хотя бы ничего и не достиг, Кладет на обольщаемого тень Бесчестья, заставляя полагать Его не столь упорным, чтоб соблазн Отвергнуть. Ты презрение и гнев Сама бы ощутила, испытав Обиду искушенья, пусть она И тщетна; и превратно не пойми Мою заботу: уберечь тебя От оскорбленья. Как ни дерзок Враг, Навряд ли он осмелится напасть На нас двоих, а если нападет, То на меня сперва. Не презирай Зловредного коварства Сатаны; Кто Ангелов опутал, тот весьма Лукав. Ты помощь друга не сочти Избыточной; твой взор во мне крепит Все добродетели. Я при тебе Разумней, зорче, бдительней, сильней,- Телесно даже, ежели напрячь Потребуется мышцы. Высший стыд - Быть побежденным на твоих глазах - Во мне бы мощь геройскую возжег, Почто же ты в присутствии моем Подобное пе чувствуешь и грех Не хочешь отразить плечо к плечу Со мною, наилучшим очевидцем Проверки доблестной твоей души?" Так изъяснял Адам, как семьянин Заботливый, как любящий супруг; Но Ева, думая, что все же в ней Он не уверен, возразила вновь: "- Коль на участке малом суждено Нам жить в осаде, в страхе пред Врагом Могучим, хитрым, не имея средств Отбиться в одиночку и дрожа В бессменном предвкушенье грозных бед, Возможно ль нас блаженными назвать? Но беды не предшествуют греху! Соблазном Враг позорит нашу честь, Но оскорбленье, нас не запятнав Бесчестьем, возвращается назад, Его лишь самого покрыв стыдом. Зачем Врага мы избегать должны И опасаться, если мы вдвойне Заслужим честь и, доказав тщету Его соблазнов, обретем покой Души, благоволение Небес Всевидящих? Что стоит наша верность, Любовь и доблесть, ежели они, Без посторонней помощи, в борьбе Не устоят? Ужели обвиним Творца премудрого: мол, даровал Нам счастье уязвимое - равно Мы вместе или врозь? Но если так, Блаженство шатко наше и Эдем Небезопасный - не Эдем для нас!" Адам вскричал: "- О Женщина! Господь Порядок наилучший учредил Из всех возможных, и Его рука Всє в мире совершенно создала, Ущербным не оставив ничего. Творения Господни лишены Изъяна: первым делом - Человек, И всє, чье назначенье охранить Его блаженство от наружных сил. Опасность в нем самом, в душе людской, Но он же властен отвести беду. Без воли Человека - злу нельзя Его настичь, а волю эту Бог Свободно создал, но свободен тот, Кто разуму послушен; Всемогущий Содеял разум правым, повелев Стоять на страже, бодрствовать, дабы, Завороженный призраком добра, Он волю не увлек на ложный путь, Расположив к поступкам, что Творцом Неукоснительно запрещены. Не мнительность - умильная любовь Столь часто мне велит остерегать Тебя, а ты - остерегай меня. Мы стойки, но от истинной стези Способны уклоняться; разум наш, Поддавшись на приманку, Сатаной Подделанную, может впасть в обман, Утратив бдительность. Не надо зря Искать проверки; лучше избегай Соблазна, от меня не отходя; Боюсь, что нас он скоро сам найдет. Свою ты стойкость хочешь доказать? Сначала послушанье подтверди! Кто ж выдержку твою удостоверит, Не видя соблазненья? Но иди, Коль ты уверена, что мы вдвоем Противу искушения слабей Окажемся, чем в одиночку ты, Остереженная; пребыв со мной По принужденью, стала бы тогда Лишь более далекой. Так, ступай В невинности природной! Обопрись На добродетель, силы напряги! Бог все исполнил,- твой теперь черед!" Умолк людского рода Патриарх, Но Ева настояла и, приняв Покорный вид, сказала под конец: "- Ты мне идти дозволил, остерег, Тем паче - в заключительных словах Разумных: что, мол, искус, невзначай Возникнув, может нас двоих застать Не подготовленными. Ухожу Тем более охотно, и навряд ли Столь гордый Враг слабейшую сперва Добычу изберет; но, учинив Подобное и отраженный мной, Тем горшим он покроется стыдом!" Промолвив, тихо руку отняла От мужниной десницы и легко, Как нимфа из Дриад, иль Ореад, Иль спутниц Делии, свои стопы Направила поспешные в лесок, Осанкой Делию превосходя И поступью, исполненной красы Божественной, хоть не было при ней Ни лука, ни колчана,- лишь одни Изделья непричастного огню Искусства грубого иль, может быть, Доставленные Ангелами в дар,- Садовые орудья. Этот вид Ей Палее иль Помоны, от Вертумна Бегущей прочь, подобье придавал, Цереры юной, прежде чем сошлась Она с Юпитером и от него Бедняжку Прозерпину родила. Адам с восторгом ей глядел вослед, Но во сто крат восторженней желал, Дабы она осталась; много раз Просил ее вернуться поскорей, И столь же частым был ее посул Вернуться к полдню и в жилье прибрать, Все приготовив к трапезе дневной И отдыху, под сенью шалаша. Злосчастная! Как обманулась ты, О Ева, возвращенье обещав Самонадеянно! Преступный миг! Отныне для тебя в Эдеме нет Ни сладких трапез, ни отдохновенья! Среди цветов душистых и в тени Укрыта западня, грозя пресечь Твой путь коварством адским иль вернуть Тебя, лишенной верности навек, Блаженства и невинности былой! В личине Змия, Враг, с рассветом дня, Свой начал поиск, чтоб чету найти И заключенный в ней весь род людской - Добычу вожделенную. Луга И рощи миновал он и везде Плодовые деревья, цветники Высматривал, растущие пышней Благодаря заботливым трудам И ради развлечения людьми Посаженные; зорко их двоих Разыскивал по берегам ручьев, Но Еву в одиночестве застать Стремился, хоть надеяться не смел На столь удачный случай; но внезапно, Сверх чаянья, сбылось, чего желал: Праматерь углядел. Совсем одна, Овеянная облаком густым Душистых запахов, среди сплошных Багряных роз, она, видна едва, Склонялась то и дело, и цветы Тяжелые, в накрапе золотом, Пунцовом и лазоревом, к земле Поникшие, лишенные опор, Приподымала, стебли распрямив, И бережно плетями гибких мирт Подвязывала розы, ни на миг Не помышляя, что она сама - Прекраснейший, беспомощный цветок, Что ныне так далек ее оплот Надежнейший, а буря так близка! Враг близился; прополз немало троп, В тени роскошных кедров, пиний, пальм, То явно извиваясь, то скользя Украдкой в цветниках, в рядах густых Кустов, прилежной Евиной рукой Посаженных. Сравниться не могло С волшебным этим райским уголком Ничто: ни измышленные сады; Ни те сады, где оживал Адонис; Ни сад, которым некогда владел Преславный Алкиной, что у себя Гостеприимно сына принимал Лаэрта дряхлого; ни вертоград Правдивый, где мудрейший из царей Блаженствовал с египетской женой Прекрасной. Совершенством здешних мест Пленился Враг, но восхищенный взор На Еву особливо обращал. Так некто, в людном городе большом Томящийся, где воздух осквернен Домами скученными и клоак Зловоньем, летним утром подышать Среди усадеб и веселых сел Выходит, жадно запахи ловя Сухой травы, хлебов, доилен, стад; Его пленяет каждый сельский вид И сельский звук; но ежели вблизи, Как нимфа, легкой поступью пройдет Прелестная крестьянка,- все вокруг Внезапно хорошеет, а она Прекраснейшая в мире, и вместил Всю красоту ее лучистый взор. С таким же восхищеньем Змий взирал На уголок цветущий, где приют Столь ранним утром Ева обрела. Телосложеньем Ангелу под стать Небесному, но женственней, милей, Невинностью изящною, любым Движением, она смиряла в нем Ожесточенье, мягко побудив Свирепость лютых замыслов ослабить. Зло на мгновенье словно отреклось От собственного зла, и Сатана, Ошеломленный, стал на время добр, Забыв лукавство, зависть, месть, вражду И ненависть. Но Ад в его груди, Неугасимый даже в Небесах, Блаженство это отнял, тем больней Терзая Сатану, чем дольше он На счастье недостижное глядел; Наисильнейшей злобой распалясь, Намереньям губительным успех Суля, в себе он ярость горячил: "- Мечты, куда вы завели! Каким Обманом сладким охмеленный, мог Забыть - зачем я здесь! Нет, не любовь, А ненависть, не чаянье сменить На Рай - Геенну привлекли сюда, Но жажда разрушенья всех услад, За вычетом услады разрушенья; Мне в остальном - отказано. Итак, Удачу надобно не упустить. Вот женщина; она - одна и всем Доступна искусам. Ее супруг,- Насколько я окрестность обозрел,- Находится не близко. Я страшусь Его мышленья высшего. Он горд И, несмотря на то, что сотворен Из праха,- мужественен и могуч. Воистину подобного нельзя Противника ничтожеством считать, Неуязвимого, когда я сам Подвержен боли; так унизил Ад И пытки обессилили меня, В сравненье с тем, каков я прежде был На Небесах. Пусть Ева хороша Необычайно и любви богов Достойна,- не страшна она, хотя Любовь и красота внушают страх, Коль скоро не подвигнуть супротив Такую ненависть, что тем сильней, Чем лучше под личиною любви Укрыта; это самый верный путь, Надежный способ Еву погубить!" Так Враг людского рода говорил, Укрытый в Змие, злобный постоялец; Он к Еве направлялся не ползком, Как нынче, пресмыкаясь по земле, Волнами изгибаясь, но стоймя, Подобно башне, опершись на хвост, На основанье круглое,- клубы Спирально громоздящихся колец. Увенчанная гребнем голова, С карбункулами схожие глаза, Лоснящаяся шея, чей отлив Зеленоватым золотом мерцал, С надменной возвышались прямотой Над узловидным туловищем, плавно Скользившим по траве. Он был красив И привлекателен. Подобный гад Позднее не встречался никогда. С ним змиев не сравнить, в которых Кадм И Гермиона преображены В Иллирии вдвоем, ни божество Из Эпидавра, ни хваленых змиев, Чью стать Аммон-Юпитер принимал Равно - Капитолийский, посетив Олимпию и Сципиона мать,- Героя Римского. Сперва путем Окольным Сатана, как бы страшась, Но алча, приближался; так моряк Искусный, управляя кораблем, Близ мыса или устья, где ветра Непостоянны, изменяет курс, Частенько перекладывая руль И паруса; так точно изменял Движенья Змий, свиваясь, и опять Упруго развиваясь, и клубясь Затейливо на Евиных глазах, Дабы вниманье женщины привлечь. Она же за работой шелестенью Листвы внимала, но о нем ничуть Не думала,- привыкшая к возне Различных тварей, что на Евин зов Послушней шли, чем стадо превращенных На зов Цирцеи. Змий спешит смелей, Незваный, к Еве, замирает вдруг Как бы в восторге; много раз подряд Пред ней склоняет гребень, шею гнет Крутую, лижет Евины следы. Немое обожанье наконец Она заметила и на игру Его взглянула; радуясь тому, Что смог вниманьем Евы завладеть, Он, шевеля змеиным языком, Иль небывалый звук голосовой Воздушным колебаньем издавая, Ее лукаво начал искушать: "- О повелительница! Не дивись, Единственное диво, если ты Способна удивляться! Я молю: Презреньем гневным не вооружай Небесно-кроткий взор за то, что я Приблизился бесстрашно и гляжу Не нагляжусь на величавый лик, Сугубо величавый в этой дебри Пустынной. О, прекрасного Творца Прекрасное подобие! Тебе Подвластно все живое; твари все Тобой любуются и красоту Небесную твою боготворят. Действительный восторг царит лишь там, Где он доступен всем; но здесь, в глуши, Меж зрителей - бессмысленпых скотов, Твое очарование сознать Способных в малой мере, Человек Один - единственный тобой пленен; Всего один,- когда в кругу богов Богиней равной ты могла бы стать. Бесчисленные Ангелы должны Тебе молитвенно, благоговейно Служить, вседневной свитой окружив!" Так льстил ей Враг: он приступ начал так. Проникла в сердце Евы эта речь. Хоть будучи весьма удивлена, Она смущенно молвила в ответ: "- Что это значит? Голосом людским И по-людски осмысленно со мной Тварь говорит! Судила я досель, Что твари бессловесны, что Господь Немыми создал их, не одарил Членораздельной речью. В остальном Колеблюсь я - их действия, порой, И взгляды выявляют некий смысл Немалый. Я тебя считала, Змий, Хитрейшею из тварей полевых, Но все же - безъязыкой. Сотвори Повторно это чудо! Объясни, Как, будучи немым, заговорил? И почему ты изо всех животных Столь дружествен? Вниманье уделить Такому диву должно. Отвечай!" Лукавый Искуситель продолжал: "- Блистательная Ева! Госпожа Прекраснейшего мира! Мне легко Тебе повиноваться, рассказать Просимое. Велениям твоим Не в силах воспротивиться никто. Подобно прочим тварям, я сперва Питался попираемой травой. Мой ум, под стать еде, презренным был И низким: я понятье лишь имел О пище и различии полов, Не постигая высшего, пока Однажды, странствуя среди полей, Я дерево роскошное вдали Случайно усмотрел: на нем плоды Висели пестроцветные, горя Багряным золотом. Я подступил Поближе, чтоб яснее рассмотреть, И обдало меня с его ветвей Благоуханье, голод возбудив Острейший. Ни укропа аромат Излюбленный, ни запах молока, Что ввечеру сочится из сосцов Овец и коз, когда среди забав Детеныши позабывают снедь, Не порождали жадности такой Во мне. Решился тотчас я вкусить Прекрасных яблок. Жгучей жажды власть И голода, которых разожгли Душистые плоды, меня совсем Поработили. Я замшелый ствол Обвил ввиду того, что высоко Ветвилось дерево; потребен рост Адама или твой, дабы достать До нижних сучьев. Прочие вокруг Толпились твари, тою же алчбой Томимые, завистливо взирали, Но до плодов добраться не могли. Достигнув кроны, где они, вися В столь близком изобилии, сильней Манили, я срывать их щедро стал, Вкушать и голод ими утолять. Такого наслаждения досель Я не знавал ни в пище, ни в питье. Насытясь, я внезапно ощутил Преображенье странное; мой дух Возвысился, и просветился ум; Способность речи я обрел потом, Но, впрочем, не утратил прежний вид. Высоким и глубоким я с тех пор Предался размышлениям; объял Я всеохватывающим сознаньем Предметы обозримые Небес, Срединного пространства и Земли, Все доброе, прекрасное постиг И понял, что оно воплощено Вполне в твоих божественных чертах, В лучах твоей небесной красоты,- Ей ни подобья, ни сравненья нет! Вот почему,- некстати, может быть,- Я здесь, чтоб созерцать и обожать Законную Владычицу Вселенной, Державную Царицу всех существ!" Так, обуян коварным Сатаной, Змий обольщал Праматерь. В изумленье Беспечно Ева молвила в ответ: "- Из-за чрезмерной. Змий, твоей хвалы, Я сомневаюсь в действии плода, Которое ты первый испытал. Скажи: где это дерево растет? Далеко ли? Здесь множество в Раю Деревьев Божьих, неизвестных нам И разных, и плодов на них не счесть Нетронутых, нетленных,- до времен, Когда в Раю прибавится людей, Дабы собрать обильный урожай, От бремени Природу облегчив". Ликуя, вмиг ответил хитрый гад: "- Царица! Не далек, не труден путь. За миртами, средь луга, близ ручья Оно растет, лишь надо миновать Бальзамовый и мирровый лесок Цветущий. Коль дозволишь, я туда Тебя легко и быстро проведу". "- Веди!" - сказала Ева; Змий, столпом Возвысясь, к преступленью поспешил, Переливая из кольца в кольцо Клубящееся тулово; прямым Он выглядел, к злодейству устремись, На темени надежда подняла Его зубчатый гребень, что раздулся От радости. Так брезжит огонек Блуждающий, из масляных паров Возникший, что густеют по ночам От холода и вспыхивают вдруг, Вздуваемые ветром; говорят - Злой Дух сопровождает их. Такой Обманный огонек, светясь во тьме, Сбивает изумленного с пути Ночного странника, заводит в т-опь, В трясины и овраги, где бедняк, Проваливаясь, гибнет, вдалеке От помощи. Так страшный Змий сиял, Доверчивую Еву обманув, Праматерь нашу, и ведя ко Древу Запретному - причине наших бед. При виде Древа молвила она: "- Напрасно, Змий, мы шли; бесплоден труд, Хотя плоды в избытке. Но пускай Останется их свойство при тебе; Оно и впрямь чудесно, породив Такое действие. Но ни вкушать, Ни даже прикасаться нам нельзя. Так Бог велел, и заповедь сия Единственною дочерью была Божественного Голоса; вольны Мы в остальном. Наш разум - наш закон". Вскричал Прельститель хитрый: "- Неужель, Властителями вас провозгласив Всего, что в воздухе и на Земле, Господь плоды вкушать вам запретил Древес, произрастающих в Саду?" Еще безгрешная, сказала Ева: "- Нам все плоды в Раю разрешены, Но Бог об этом Древе, в сердце Сада Растущем, и плодах его изрек: "- К ним прикасаться и от них вкушать Вы не должны, чтоб вам не умереть". Ответ услыша краткий, осмелел Прельститель; человеколюбцем вдруг Прикинулся и ревностным слугой Людей; на их обиду воспылав Негодованьем лживым, применил Он способ новый: ловко притворись Взволнованным, смущенным, он умолк Достойно, вознесясь, чтоб речь начать О якобы значительных вещах. Так древле, в Риме вольном и в Афинах, Где красноречье славное цвело, Навечно онемевшее теперь, Оратор знаменитый затихал, Задумывался, погрузясь в себя, Готовясь к речи важной; между тем Его движения, черты лица Вниманьем слушателей наперед Овладевали, прежде чем уста Успел он разомкнуть; но иногда, Как бы порыва к правде не сдержав, Он прямо к сути яро приступал, Минуя предисловье; точно так, Во всю свою поднявшись вышину, Восторженным волнением объят, Со страстью соблазнитель произнес: "- О, мудрое, дарующее мудрость Растение священное! Рождаешь Познанье ты! Я чую мощь твою В себе! Не только сущность всех вещей Я ныне лицезрею, но стези Наимудрейших, высочайших Сил Открылись мне! Ты не страшись угроз, Вселенной сей Царица, им не верь - Вы не умрете. Разве умереть Возможно от плода,- он даст вам жизнь С познаньем вместе,- или вас казнит, Кто угрожал вам? На меня взгляни: Я прикоснулся, я вкусил - и жив. Мой тварный жребий превзойти дерзнув, Я жизни совершеннейшей достиг, Чем та, что мне была дана судьбой. Ужели от людей утаено Открытое скоту?
Джон Милтон: Ужели Бог За столь поступок малый распалит Свой гнев и не похвалит ли верней Отвагу и решительность, которых Угроза смерти,- что бы эта смерть Ни означала,- не смогла отвлечь От обретенья высшего из благ - Познания Добра и Зла? Добро! - Познать его так справедливо! Зло! - Коль есть оно, зачем же не познать, Дабы избегнуть легче? Вас Господь По справедливости карать не может, А ежели Господь несправедлив, То он не Бог, и ждать не вправе Он Покорности и страха; этот страх Пред страхом смерти должен отступить. Зачем Его запрет? Чтоб запугать, Унизить вас и обратить в рабов Несведущих, в слепых, послушных слуг. Он знает, что, когда вкусите плод, Ваш мнимо светлый взор, на деле - темный, Мгновенно прояснится; вы, прозрев, Богами станете, подобно им Познав Добро и Зло. Так быть должно. Мой дух очеловечился, а ваш - Обожествится; человеком скот Становится, а богом - Человек. Быть может, вы умрете, отрешась От человеческого естества, Чтоб возродиться в облике богов. Желанна смерть, угрозам вопреки, Когда влечет не худшую беду! И что такое боги? Почему Не стать богами людям, разделив Божественную пищу? Божества Первичны; этим пользуясь, твердят, Что всє от них. Сомнительно весьма! Я вижу, что прекрасная Земля, Согрета Солнцем, производит всє, Они же - не рождают ничего. А если всє от них,- кто ж в это Древо Вложил познание Добра и Зла, Так что вкусивший от его плода, Без их соизволенья, в тот же миг Премудрость обретает? Чем Творца Вы оскорбите, знанье обретя? Чем знанье ваше Богу повредит? И если всє зависит от Него, Способно ль Древо это что-нибудь Противу Божьей воли уделить? Не завистью ли порожден запрет? Но разве может зависть обитать В сердцах Небесных? Вследствие причин Указанных и множества других Вам дивный этот плод необходим. Сорви его, земное божество, Сорви и беспрепятственно вкуси!" Он смолк; его коварные слова Достигли сердца Евы так легко! На плод она уставилась, чей вид, Сам по себе, манил и соблазнял. В ее ушах еще звучала речь Столь убедительная; мнилось ей, Что уговоры Змия внушены Умом и правдой. Полдень между тем Приблизился и голод вместе с ним, Благоуханьем дивного плода Усиленный, и это, заодно С желаньем прикоснуться и вкусить, Еще сильней манило томный взгляд. Однако, на минуту задержась, Так рассуждала мысленно она: "- Воистину, о лучший из плодов, Твои чудесны свойства. Запрещен Ты людям; тем не менее нельзя Тебе не удивляться. От начала Неприкасаемый, ты наградил, При первом опыте, немую тварь Словесным даром; научил язык, Не созданный для речи, восхвалять Тебя. Не скрыл твоих достоинств Тот, Кем заповедан ты и назван Древом Познания Добра и Зла, и нам Не разрешен. Но строгий сей заказ Тебе во славу; доказует он, Каким ты благом в силах одарить, Которого мы, люди, лишены. Владеть безвестным благом - невозможно; Владеть же им в неведенье - равно Что вовсе не владеть; и, наконец, Что запретил Он? Знанье! Запретил Благое! Запретил нам обрести Премудрость! Но такой запрет никак Вязать не может. Если вяжет смерть Нас вервием последним,- в чем же смысл Свободы нашей? От плода вкусив, Осуждены мы будем и умрем. Но разве умер Змий? Ведь он живет, Хотя вкусил; познаньем овладел, И, прежде неразумный,- говорит И думает. Ужель для нас одних Смерть изобретена? И лишь для нас Недостижима умственная снедь, А тварям предоставлена? Видать, Она животным не воспрещена! Но скот, вкусивший первым, отрешась От зависти, ликуя, сообщил О благе обретенном,- друг людей, Надежный очевидец, и ему Не свойственны лукавство и обман. Чего ж боюсь? Верней, чего должна Бояться, не познав Добро и Зло? Творца иль Смерти? Кары иль закона? От всех сомнений средство - здесь растет, Сей плод, прельщающий мой вкус и взор, Даруя мудрость. Что мешает мне Сорвать, насытив разом дух и плоть?" Промолвила и дерзкую к плоду Простерла руку в злополучный час; Вот сорвала! Вкусила! И Земля От раны дрогнула, и тяжкий вздох, Из глубины своих первооснов И всем своим составом издала Природа, скорбно ознаменовав, Что все погибло. Виноватый Змий Исчезнул в зарослях; его уход Был не замечен; Ева целиком Вкушенью предавалась, ни на что Не глядя. Никогда, в других плодах, Не находила сладости она Подобной. Вправду ли он был таким Иль в жажде знанья Ева придала Воображеньем дивный этот вкус; Уже сравнившись в мыслях с божеством, Глотая неумеренно и жадно, Не ведала, что поглощает смерть. Насытившись и, будто от вина, Хмельная, радостно и без забот, Она самодовольно изрекла: "- О Царственное Древо! Из древес В Раю - наиценнейшее! Твой дар Благословенный - мудрость. До сих пор В пренебрежении свисали зря Твои плоды. Отныне всякий день Тебя лелеять буду по утрам, Не без похвал и песен, облегчать Я стану бремя щедрое ветвей, Свободно предлагаемое всем, Пока, тобой насыщенная всласть, Созрею в мудрости, под стать богам Всезнающим, но завистью кипящим К тому, чего не в силах сами дать. Когда бы мощь, сокрытая в тебе, От них была, ты здесь бы не росло. Мой опыт собственный! - тебя вторым Благодарю. Ты - наилучший вождь. Когда б я за тобою не пошла,- Осталась бы в незнанье. Ты открыл Путь к мудрости, чтоб я могла достичь Ее потайной, скрытой глубины. Нельзя ли мой поступок тоже скрыть? Ведь Небо высоко и далеко, Оттуда вряд ли явственно видны Все вещи на Земле. А может быть, От вечных наблюдений отвлечен Иной заботой Запретитель наш Великий, восседающий в кругу Крылатых соглядатаев своих? Но как явлюсь к Адаму? Расскажу О перемене? Стану ли я с ним Делить мое блаженство иди нет? Не лучше ль преимуществом познанья Одной владеть и возместить изъян, Присущий женщине, чтоб закрепить Любовь Адама и сравняться с ним, А может, кое в чем и превзойти? Не зареклась бы! Низший никогда Свободным не бывает! Хорошо, Чтоб так сбылось! Но если видел Бог, И я умру, исчезну, и меня Не станет, и Адам найдет жену Другую, наслаждаться будет впредь С другою Евой, я же - истреблюсь? Смертельна эта мысль! Нет, решено! Адам со мною должен разделить И счастье и беду. Столь горячо Его люблю, что рада всем смертям, Но вместе с ним. Жизнь без него - не жизнь!" Промолвив, удалилась, но сперва Глубокий Древу отдала поклон, Желая силе оказать почет, Растенью сообщившей мудрый сок, Добытый из нектара, из питья Богов. Меж тем нетерпеливо ждал Адам возврата Евы. Он венок Цветочный сплел, чтоб волосы жены Украсить, увенчать ее труды Сельскохозяйственные, как жнецы Царицу жатвы часто коронуют. О радостном свиданье он мечтал Замедлившем и новых ждал утех Вслед за разлукой долгой; но порой Он сердцем предугадывал беду, Тревожное биенье ощутив; И вот навстречу тронулся тропой, Которой удалилась поутру Супруга; мимо Древа та стезя Вела, и от него невдалеке Увидел Еву; только что она, От Древа отступив, держала ветвь С прекрасным, свежесорванным плодом, Что улыбался, аромат лия Амврозии. Направилась к Адаму Поспешно Ева; на ее лице Виновность отражалась, но тотчас Она оправдываться начала И молвила с угодливою лаской: "- Моей отлучке долгой ты, никак, Дивишься? Я томилась без тебя. Разъединенью, мнилось, нет конца. Доселе я такой тоски любви Не ведала, но больше никогда Не повторится это; не хочу Себя отныне мукам подвергать, Которых я, в неведенье моем, Сама искала - мукам разлученья С тобой. Но изумишься ты, узнав Чудесную причину: почему Так долго задержалась я. Ничуть Не вредно Древо, ни его плоды, Вкушенье коих якобы ведет К таинственному злу; наоборот! Они благим воздействием глаза Нам отверзают, возводя в разряд Богов. Сие испытано уже; Запретом не стесненный, мудрый Змий - Иль преступив запрет,- посмел вкусить И все ж не умер, чем грозили нам, Но разум и язык людской обрел; Он так красноречиво рассуждал И так умильно, что меня склонил. И я равно вкусила, испытав Влиянье равное. Мой темный взор Яснее стал, возвышенней душа, Обширней сердце. Я почти совсем Обожествилась. Этой высоты, Лишь памятуя о тебе, Адам, Я домогалась; без тебя презреть Ее готова. Для меня блаженство В той мере подлинно, поскольку в нем Ты соучаствуешь; иначе мне Оно прискучит вскоре, а затем И вовсе опротивеет. Вкуси! Пускай один удел, одна любовь, Одно блаженство нас объединят! Вкуси, дабы не разлучило нас Неравенство! Готова потерять Я для тебя божественность, но поздно,- Судьба соизволения не даст!" Так изложила Ева свой рассказ С веселым оживленьем, но пылал Болезненный румянец на щеках. Адам, недвижный, бледный, услыхав О Евином проступке роковом, Застыл в молчанье. Ужас ледяной Сковал его суставы, раскатясь По жилам; ослабевшая рука Венок из роз, для Евы им сплетенный, Бессильно уронила, и цветы Увядшие рассыпались в пыли. Так цепенел он, слов не находя, И напоследок молвил сам себе, Душевную нарушив немоту: "- Прекраснейшее в мире существо, Последнее создание Творца И лучшее! В тебе воплощены Вся красота, любовь и доброта, Божественная святость, совершенство, Пленяющие зрение и мысль! Как ты погибла! Как погибла ты Внезапно; исказилась, и растлилась, И смерти обреклась! Как ты запрет Нарушила строжайший! Как могла Священный, заповедный плод сорвать Кощунственно? Тебя ввела в обман Уловка вероломная Врага, Которого не знала ты досель, И я погиб с тобою заодно. Да, я решил с тобою умереть! Как без тебя мне жить? Как позабыть Беседы наши нежные, любовь, Что сладко так соединяла нас, И в диких этих дебрях одному Скитаться? Ежели Господь создаст Вторую Еву и ребром вторым Я поступлюсь,- возлюбленной утрата Неугасимо будет сердце жечь! Нет, нет! Я чувствую, меня влекут Природы узы; ты - от плоти плоть, От кости кость моя, и наш удел Нерасторжим - в блаженстве и в беде!" Так утвердившись и под стать тому, Кто, ужас пережив, собой опять Овладевает, после тяжких дум, Необратимой доле покорясь, Он Еве примирительно сказал: "- Бесстрашная! Решилась ты на шаг Отважный и в опасности великой Находишься, направив алчный взор На плод святой, что Богом посвящен Для воздержанья; более того, Завет нарушив Божий, от плода, Касаться коего запрещено, Дерзнула ты вкусить! Но кто б возмог Прошедшее вернуть и сделать вновь Былое небылым? Ни сам Господь Всемощный, ни судьба. Но может быть, Ты не умрешь и не настолько худ Поступок твой. Плод был уже почат, Он Змием споначалу осквернен И, святости лишась, возможно, стал Плодом обычным ранее, чем ты Вкусила. Ведь не умер Змий, он жив И жизни, по твоим словам, достиг Высокой, с Человеком поравнясь; Наглядный довод, что, вкусив, и мы Достигнем соразмерной высоты, Богами будем или перейдем На степень Ангелов - полубогов. Не мыслю, что Господь, благой Творец, Хоть Он грозил, решил бы истребить Нас, лучших тварей, одаренных Им Столь щедро и стоящих во главе Созданий прочих; с нами заодно Они, поскольку созданы для нас, От нас во всем зависимы, должны Неотвратимо пасть. Неужто Бог Творенью - разрушенье предпочтет И будет снова пересоздавать, Трудясь напрасно? Этого не мни С понятием о Боге совместить. Хоть созидать Он властен вновь и вновь, Едва ee нас на гибель обречет, Чтоб Враг возликовал: мол, непрочна Любимцев Божьих участь; кто ж Ему Надолго мил? Низверг меня сперва, Потом людей извел. За кем черед? Нет, пищи для злоречия не даст Господь Врагу. Но все равно; скрепил Я жребий мой с твоим, и приговор Тождественный постигнет нас двоих. И если смерть меня с тобой сплотит, Она мне жизнью будет; столь сильна Природы власть, влекущая меня К тебе; ведь ты мое же естество, Вся из меня возникла, вся моя, Мы - нераздельны, мы - одно, мы - плоть Единая, и Еву потерять - Равно что самого себя утратить!" Адаму Ева молвила в ответ: "- О, славный искус редкостной любви, Блестящий довод, благостный пример! Как следовать ему? Я не равна Тебе по совершенству и горжусь Рождением от твоего ребра Бесценного. Мне радостно внимать Словам твоим, когда ты говоришь О нашей слитности: у нас двоих И сердце и душа - одни; теперь, Воистину, ты это доказал, Решив, что прежде, чем тебя со мной, Столь тесно связанных любовью нежной, Смерть либо нечто худшее навек Разъединит,- мою вину, мой грех, Преступное деяние мое И ты разделишь,- ежели вкусить Преступно от прекрасного плода, Чьи качества (добро всегда к добру Ведет прямым иль косвенным путем) Любовь твою проверить помогли Счастливым испытаньем; без него Не проявилась бы она с такой Возвышенностью. Если б я сочла, Что смелый мой поступок повлечет Угрозу смерти,- казни бы сама Подверглась. Одиноко я умру, Но не решусь тебя склонять к делам, Что твой покой способны погубить, Тем более когда любовь ко мне, Ее сердечность, верность, постоянство Ты нынче беспримерно доказал. Я чувствую совсем иной исход - Отнюдь не смерть: удвоенную жизнь, Взор проясненный, множество надежд И новых наслаждений, дивный вкус, Столь тонкий, что приятное досель Мне пресным представляется теперь И грубым. По примеру моему Вкуси, Адам, свободно и развей На все четыре ветра смертный страх!" Сказав, она супруга обняла, От счастья нежно плача, в торжестве Сознания любви, столь благородной, Готовой для возлюбленной стерпеть Господень гнев и смерть; она дает Ему в награду, щедрою рукой (Злосчастная угодливость вполне Такой награды стоит) с ветви плод Прелестный и заманчивый; не вняв Рассудку, не колеблясь, он вкусил. Не будучи обманутым, он знал, Что делает, но преступил запрет, Очарованьем женским покорен. Земные недра содрогнулись вновь От муки, и Природа издала Вторичный стон. Гром глухо прогремел, Затмилось небо, капли тяжких слез Угрюмо уронило с вышины, Оплакав первородный, смертный грех. Но ничего Адам не замечал, Вкушая жадно; Ева, не страшась, Провинность повторяла заодно, Чтоб грех возможно больше усладить Любовным соучастьем. Наконец, Как одурманенные молодым Вином, они безумно предались Веселью; мнилось им, что обрели Божественность, что, презирая Землю, Вот-вот на мощных крыльях воспарят. Но действие иное произвел Обманный плод. Он плотские разжег Желанья. Похотливо стал глядеть Адам на Еву; алчно и она Ответствовала. Сладострастный жар Обоих обуял, и начал так Адам к восторгам Еву наклонять: "- Я вижу - твой изящен, верен вкус; Он мудрости немалое звено; Ко всем сужденьям вкус мы придаем, Язык считая правым судией. Ты нынче порадела хорошо, Хвалю за это. Много мы услад Утратили, к чудесному плоду Не прикасаясь; истинную сласть Не знали мы досель. Когда настолько Запретное приятно,- десяти Дерев запретных, вместо одного, Нам надо бы желать. Но поспешим! Пристало нам, прекрасно подкрепясь, Утехой завершить богатый пир. С тех пор как в первый раз тебя узрел, Исполненную всяких совершенств, И в жены взял, ни разу красота Твоя не распаляла так во мне Желания тобою обладать И насладиться. Краше, чем всегда, Ты нынче - это Древа дивный дар!" Подобное твердя, не упускал Он взглядов и намеков любострастных, Понятных ей. Зажглись ее глаза Ответным заразительным огнем. Он, без отпора, за руку повел Ее на затененный бугорок, Под сень ветвей, под кров густой листвы. Фиалки, незабудки, гиацинты И асфоделии служили им Цветочным ложем,- мягкое как пух, Прохладное земное лоно! Там Они любви роскошно предались, Всем наслажденьям плотским, увенчав Провинность обоюдную, стремясь Сознание греховности размыкать; Затем, усталые от страстных ласк, Заснули, усыпленные росой. Но эта власть коварного плода, Что с помощью дурманящих паров, Веселием и лестью охмелив, Их душами играла и ввела Все чувства и способности в обман, Иссякла,- отлетел а тяжкий сон, Угаром наведенный, полный грез Мучительных. Супруги поднялись, Как после хвори; глядя друг на друга, Постигли, сколь прозрели их глаза И омрачился дух. Невинность вмиг Исчезла, что, подобно пелене, Хранила их от пониманья зла; Взаимное доверье, правда, честь Врожденные покинули чету Виновную, покрытую теперь Стыдом, что облачением срамным Преступников лишь больше оголял. Как некогда на пагубном одре Далилы-филистимлянки, Самсон, Могучий муж из Данова колена, Остриженный, очнулся, потеряв Былую силу,- так, не говоря Ни слова, обнаженные, они Сидели, добродетелей навек Лишась, ошеломленные стыдом, С растерянными лицами. Но вот Адам, хотя не менее жены Смущенный, принужденно произнес: "- Вняла, о Ева, ты в недобрый час Лукавцу-гаду,- кто б людскую речь Подделывать его ни научил. Он был правдив, о нашем возвестив Паденье, но, суля величье, лгал. Воистину глаза прозрели наши, Добро и Зло познали мы; Добро Утратили, а Зло приобрели. Тлетворен плод познанья, если суть Познанья в этом; мы обнажены, Утратив честь, невинность, чистоту И верность,- все, что украшало нас, А нынче мрачно и осквернено. На лицах наших - похоти печать, Обильно зло рождающей и стыд,- Последнее из неисчетных зол. Уверься в первом - мы Добра лишились! Как покажусь теперь очам Творца И Ангелов, которых созерцал С таким восторгом, с радостью такой? Небесные их лики нашу плоть Земную нестерпимым ослепят Лучистым блеском. О, когда б я мог Средь глухомани дикой, в дебрях жить, В коричневой, как сумерки, тени Непроницаемой лесных вершин Заоблачных, куда ни звездный свет, Ни солнечный - проникнуть не дерзнут! Вы, сосны, кедры, пологом ветвей Неисчислимых спрячьте же от них Меня, чтоб я не видел их вовек! Однако способ вымыслить пора; Как в доле этой жалкой заслонить Нам друг от друга части наших тел, Срамные, непристойные для глаз. Большие листья мягкие дерев Любых, краями сшитые, могли б Нам чресла опоясать, скрыв места Срединные, чтоб стыд,- недавний гость, Там не гнездился и не укорял В нечистоте и блудодействе нас!" Такой он дал совет; они пошли В густую дебрь и выбрали вдвоем Смоковницу; не из породы, славной Плодами, но иную, этот вид Индийцам, населяющим Декан И Малабар, известен в наши дни. Во весь размах простершись от ствола, Склонись, пускают ветви сеть корней, И дочери древесные растут Вкруг матери, тенистый лес колонн Образовав; над ним - высокий свод И переходы гулкие внизу, Где знойным днем индийцы-пастухи В тени прохладу ищут и следят Сквозь просеки, прорубленные в чаще, За пастбищами, где бредут стада. Сорвав большие листья, шириной На Амазонок бранные щиты Похожие, стачали, как могли, Адам и Ева прочно, по краям, И чресла опоясали. Увы! Заслоном этим тщетным скрыть нельзя Их преступленье и жестокий стыд. Им далеко до славной наготы Былой! Так, позже увидал Колумб Нагих, лишь в опоясках перяных, Американцев; дикие, они Бродили в зарослях, на островах, Скитались по лесистым берегам. Виновники сочли, что их позор Частично скрыт листвою, но, в душе Спокойствия ничуть не обретя, Присели и заплакали. Ручьем Не только слезы жгучие струились, Но буря грозная у них в груди Забушевала: ураган страстей, Страх, недоверье, ненависть, раздор И гнев смятеньем обуяли дух,- Еще недавно тишины приют И мира, сотрясаемый теперь Тревогой бурной. Волей перестал Рассудок править, и она ему Не подчинялась. Грешную чету Поработила похоть, несмотря На низкую свою породу, власть Над разумом верховным захватив. На Еву устремив холодный взор, В расстройстве, с непривычным отчужденьем, Адам продолжил прерванную речь: "- О, если б ты вняла моим словам, Со мной осталась бы, как я просил, Когда тебя, неведомо зачем, Злосчастным этим утром привлекло Желанье безрассудное: бродить Одной,- мы были б счастливы и днесь, Не лишены всех наших прежних благ, Не жалки, наги, не посрамлены, Как ныне. Пусть никто от сей поры Предписанную долгом искушать Свою не смеет верность. Кто спешит Испытывать ее,- считай, готов Предательски поколебаться в ней!" В обиде на упрек, вскричала Ева: "- Адам суровый! Как твои уста Столь горькие слова произнесли? Ты нашу обоюдную беду Приписываешь слабости моей, Желанью странному бродить одной. Но эта же беда могла стрястись В твоем присутствии, а может быть, С тобой самим. У Древа или здесь Ты, искушенный бы, не распознал Коварства Змия, вняв его речам. Не знаю: почему бы он вражду К тебе и мне питал? А посему Обмана я иль козней не ждала. Ужели разлучаться никогда Нельзя с тобою? Лучше бы ребром Твоим безжизненным остаться мне! Я такова. Зачем же, мой глава, Ты мне решительно не воспретил Спешить навстречу,- по словам твоим,- Опасности великой? Твой отпор Был слаб; ты был сговорчивым; ты сам Приветствовал, позволил мне уйти, Когда бы отказал ты наотрез, Не согрешили бы ни я, ни ты!" Гневясь впервые, возразил Адам: "- Любовь ли это? Это ли ответ, Неблагодарная, моей любви, Оставшейся приверженной тебе, Уже погибшей, хоть еще меня Вина не отягчала? Сохранить Я мог бы жизнь, блаженствовать бессмертно" Но умереть с тобою предпочел. И ты меня решилась попрекнуть Своим грехопаденьем, утверждать, Что я виновник; мол, я не был строг Довольно, чтоб тебя остановить! Но что я сделать мог? Я упреждал, Увещевал, предсказывал грозу, Грядущую от скрытого Врага, Подстерегающего каждый миг. Прибегнуть ли к насилию? Но здесь Невместно принужденьем ущемлять Свободу воли. Знай, ты чересчур Самоуверенна! Ты поддалась Надежде неразумной - обойти Опасность, или чаяла соблазн Со славою отвергнуть. Может быть, Я заблуждался, слишком высоко Ценя все то, что я воображал Твоими совершенствами, сочтя Тебя неуязвимой против Зла. Проклятию теперь я предаю Ошибку эту, ставшую преступным Грехом, в котором ты меня винишь! Так будет с каждым, кто превыше меры, Доверившись достоинствам жены, Дает ей волю, уступает власть; Тогда не знает удержу она, Но, действуя сама и жертвой став Последствий горьких, в поисках причин Потворство мужа первая клянет". В попреках обоюдных зря текли Часы; никто себя не осуждал, И тщетным спорам не было конца. КНИГА ДЕСЯТАЯ
Джон Милтон: КНИГА ДЕСЯТАЯ СОДЕРЖАНИЕ Прегрешение Человека стало известным; сторожевые Ангелы покидают Рай и возвращаются на Небеса, дабы доказать свою бдительность. Бог оправдывает их, вещая, что они не властны были воспрепятствовать вторжению Сатаны, и посылает Своего Сына судить ослушников. Сын нисходит на Землю и возглашает заслуженный приговор, но, сострадая падшим, прикрывает их наготу и возносится к Отцу. Грех и Смерть, до сей поры сидевшие у Врат Ада, в силу удивительной симпатии угадывают успех Сатаны в новозданном мире, решаются не быть долее затворниками Ада, но, последуя Сатане - их властелину, стремятся проникнуть в обиталище Человека. Для удобного сообщения между Адом и новозданным миром они воздвигают обширный путь, или мост, через Хаос по следам, проложенным Сатаной. Приближаясь к Земле, они встречаются с Сатаной, который, гордый своим успехом, возвращается в Ад. Их взаимные приветствования. Сатана является в Пандемониум и кичливо объявляет всеобщему собранию о своем торжестве над Человеком. Вместо рукоплесканий в ответ раздается соединенный свист и шипение всего собрания, обращенного, вместе с Сатаною, в змиев, согласно приговору, произнесенному в Раю. Обманутые призраками запретного Древа, выросшего пред ними, они жадно кидаются к плодам, но пожирают прах и горький пепел. Грех и Смерть действуют в Раю. Бог провозглашает конечную победу Сына над ними и возрождение всего сотворенного; теперь же повелевает Ангелам совершить различные изменения в небе и стихиях. Адам, все более сознавая свое падение, горестно сетует, отвергая утешения Евы; однако она все же успокаивает его. Дабы отклонить проклятие, долженствующее пасть на их потомство, Ева предлагает жестокие меры, но Адам не одобряет их и, питая надежду, напоминает о возвещенном обетовании, что Семя Жены сотрет главу Змия, и увещевает умилостивить разгневанного Бога молитвами и покаянием. Меж тем уже прознали в Небесах О мстительном злодействе Сатаны, Что в Рай прокрался, принял Змия вид И Еву от запретного плода Вкусить склонил, а та ввела в соблазн Адама. От всевидящего Ока Творца ничто не может ускользнуть, Всезнающее обмануть нельзя Господне сердце; праведен Господь И мудр во всем, Врагу не запретив Надежность Человека искушать, Вооруженного избытком сил И волею свободной, в полноте, Достаточной, чтоб ковы разглядеть Дружков притворных и прямых врагов И отразить. Всевышнего запрет Был ведом людям: к этому плоду Не прикасаться, кто б ни соблазнял. За непокорство их постигла казнь (Чего им было ждать?). Умножив грех, Ослушники погибли поделом. Отряды Ангельские, торопясь, На Небо из Эдема воспарили, Супругам соболезнуя, грустя Безмолвно, ибо ведали уже О их грехопаденье и безмерно Дивились: как незримый Враг проник Украдкой в Рай? Когда ж Небесных Врат Достигла эта горестная весть, Явили неизбывную печаль Все лики Эмпирейские, но скорбь, В глубоком состраданье растворясь, Блаженство их нарушить не могла. Вокруг прибывших сонмы собрались Насельников Небес, чтоб разузнать Подробности события в Раю, Но стражи поспешили дать отчет Пред Высочайшим Троном, доказать Творцу, что недреманным был надзор. Как вдруг, среди раскатов громовых, Из облаков таинственных, воззвал Всевышний и Предвечный Бог-Отец: "- Вы, Ангельское сонмище! Вы, Силы, Покинувшие Райские посты, Где ваш надзор успеха не имел! Да не смущает вас и не дивит Случившееся ныне на Земле. Ни ваши неусыпные труды, Ни зоркость не могли предотвратить События, предсказанного Мной, Когда, бежав из Ада, пересек Пучину Искуситель. Я прозрел Его победу, ведал наперед, Что соблазненный Человек, прельстясь Коварной ложью, потеряет все, Поверив наговорам на Творца. Его погибель не была ничуть Мной обусловлена. Я не стеснил Малейшим нагнетеньем ни одним Его свободной воли; в равновесье Полнейшем, предоставлена она Своей наклонности. Но Человек По собственному изволенью пал. За преступленье смертный приговор Осталось вынести, но упрежденный, Что в день паденья должен умереть, Угрозу мнимой счел, поскольку смерть Его не поразила в тот же миг, Чего он опасался. Но Адам, Еще до истеченья дня, поймет: Отсрочка - не прощение вины. Не будет Правосудие Мое - Вослед за Милостью - оскорблено! Кого пошлю судьей? Тебя, Мой Сын Соцарствующий, коему вручил Я право суд вершить на Небесах, Земле и в Преисподней. Усмотреть Легко, что с Правосудьем пожелал Я Милосердье сочетать, послав Посредника и человеколюбца, Согласного по доброй воле стать Спасенья ради жертвою, при сем - Спасителем, на Землю низойдя, Вочеловечиться и воплотиться, Чтоб Человека падшего судить}" Так молвив, одесную распахнул Отец блистанье славы всей Своей И Сына лучезарно озарил; Сияньем Сын явил Отца вполне, С божественною кротостью сказав: "- Тебе решать. Предвечный Мой Отец, Мне - волю Вышнюю творить дано На Небе и Земле, да утвердишь Ты на любимом Сыне навсегда Благоволенье Отчее. Сойду На Землю обвиняемых судить. Но знаешь Ты: какой бы ни постиг Их приговор,- но горший на Меня Падет по истечению времен. Я пред Тобой сей приговор избрал И не жалею, ибо, обратив Возмездье на Себя, его смягчу, Умерю правосудье милосердьем, Им равно честь воздам, да возблестит Их слава, да ослабится Твой гнев. Мне помощи не надо на суде, Где нет свидетелей, помимо двух Виновных; третий скрылся, доказав Побегом преступленье. Он презрел Законность и заочно осужден. Улики против Змия - ненужны!" Он с Трона лучезарного восстал, Сверканьем славы Отчей осиян. Как свита именитая, за Ним Престолы, Власти, Силы и Господства Проследовали до Небесных Врат, Откуда открывался на Эдем И на окрестности обширный вид. Туда он вмиг спустился; быстроту Божественную временем нельзя Определить, хотя и на крылах Оно летит стремительных минут. С полудня плавно Солнце на закат Склонялось. Тиховейные ветра, Что Землю освежают в должный час, Уже проснулись, вечер возвестив Прохладный. Охладился также гнев Того, кто милосердным Судией, И заодно Заступником, сошел Изречь над Человеком приговор. Глас Господа, ходившего в Раю, До слуха провинившейся четы Воздушное дыханье донесло На склоне дня. Услышали они, И от лица Господня, меж древес, Укрылись в буйной чаще; и воззвал Господь к Адаму и промолвил так: "- Где ты, Адам, столь радостно приход Встречавший Мой, узрев издалека? Отсутствием твоим Я удручен, И там, куда почтительности долг Являлся, без призыва, нахожусь Теперь в уединенье. Предстаю Не с прежним ли сверканьем? Или, сам Переменись, ты скрылся? Или ты Случайно задержался? Появись!" Явился; Ева нехотя плелась Второй,- а ведь грешить спешила первой. Чета была уныла, смущена; Их взор уже любви не выражал Ни к Богу, ни друг к другу,- только стыд, Отчаянье, сознание вины, Ожесточенье, ненависть, разлад, Лукавство и досаду. Наконец Молчавший в замешательстве Адам Ответил кратко: "- Голос Твой в Раю Я услыхал и убоялся, ибо Я наг, и скрылся!" Кроткий Судия Сказал безгневно: "- Голос Мой не раз Ты радостно и не боясь ничуть Слыхал,- почто теперь он страшен стал? И кто тебе поведал, что ты наг? Не ел ли ты от Древа, чьи плоды Я строго запретил тебе вкушать?" Адам сказал, снедаемый тоской: "- О Небо! Тяжко мне держать ответ Пред Судией моим! Неужто грех Лить на себя приму иль должно мне Мое второе Я, подругу жизни, Винить? Она осталась мне верна, И надо бы ее проступок скрыть И наказанье от нее отвлечь, Но грозный долг, злосчастная нужда Велят мне говорить, чтоб грех и казнь Невыносимым бременем двойным Не пали на одну мою главу. Когда б я умолчал, Ты все равно Открыл бы утаенное. Жена, Мне созданная в помощь, лучший дар, Ниспосланный Тобою, воплощенье Моих желаний, чудо красоты Небесной, средоточие добра, Столь дивная, что от ее руки Я никакого зла не ожидал; Ее любой поступок был оправдан, Столь мило совершала их она; Жена дала мне плод, и я вкусил". Державный Вездесущий произнес: "- Ужель она твой Бог, что оказал Ты вящую, чем голосу Творца, Покорность? Разве Ева создана Твоим вождем, главой, хотя бы ровней, Что для нее достоинством мужским Ты поступился, высоту презрел, На каковую был превознесен Над Евой, сотворенной из тебя И для тебя? Ее по статям всем Ты превосходишь; дивной красотой Наделена она, дабы любовь Твою привлечь, отнюдь не подчинить. Ее дарам прекрасным надлежит Под властью быть,- не властвовать самим. Твое призванье, твой удел - главенство, Когда бы впрямь себе ты цену знал!" Затем Он Еву кратко вопросил: "- Что, женщина, ты сделала, скажи?" И Ева, сокрушенная стыдом, Призналась, но испытывая страх И слов не находя, пред Судией, В смущении дала такой ответ: "- Змий обольстил меня, и я вкусила". Немедля стал чинить над Змием суд Господь, хоть безъязыкий скот не мог На Сатану переложить вину, Который исказил и осквернил Его предназначение, избрав Орудьем зла. Итак, за естество Растленное по праву проклят Змий. Дальнейший смысл от Человека скрыт, Всю истину ему не должно знать, Поскольку не убавило б греха Такое знанье. В сущности, Господь На Сатану, первопричину Зла, Направил приговор и поразил Его в словах таинственных, сочтя Их наилучшими в те времена; Он Змию так проклятье возгласил: "- За то, что сделал это,- проклят будь Пред всеми ты скотами, пред зверьми Земными; и на чреве будешь ты Своем ходить, прах будешь есть все дни Своей ты жизни. Положу вражду Отныне меж тобою и Женой, Меж семенем Жены и меж твоим. Оно пятой главу твою сотрет, И жалить будешь ты его в пяту!" Так предвозвещено все, что сбылось, Когда Марии - новой Евы - Сын, Христос узрел, как, молнией с Небес, Пал Сатана, Князь воздуха; затем Сын Человеческий, восстав из гроба, Вла
Джон Милтон: "- Твое презренье к жизни и тщете Утех телесных некие черты В тебе являют, и они стократ Достойней, благороднее вещей, Тобою презираемых. Но мысль О саморазрушенье перевес Твой губит; не презрение лежит В ее основе, но тоска и страх Утраты жизни и усладных благ, Тобой ценимых. Если ты исход Желанный в Смерти видишь, возмечтав Избегнуть приговора, знай, что Бог, Без спору, наказующую длань Предусмотрительно вооружил, И от возмездья нам уйти нельзя Подобным способом; но я боюсь, Что Смерть похищенная не спасет От присужденной кары, и Господь, Прогневясь пуще, Смерть устроит в нас Еще при жизни. Нет, изобретем Решенье лучшее! Сдается мне, Его нашел я, вспомнив приговор И тщательно обдумав те слова, В которых нам предсказано, что Змия Глава сотрется семенем Жены. Ничтожная награда, если здесь Не мыслится, как я сообразил, Великий наш противник Сатана, В обличье Змия обольстивший нас. Главу его стереть! Вот это месть Достойная! Но мы ее навек Лишимся, если руки на себя Наложим иль бездетность изберем, Как предлагаешь ты; избегнет Враг Возмездья, присужденного ему, А с нас, виновных, взыщется вдвойне. Итак, не будем больше говорить О самочинной смерти, о бесплодье Намеренном, которое надежд Лишает, нетерпеньем отдает, Враждой, досадой, спесью, мятежом Противу Бога и Его Суда, Противу справедливого ярма, На нас возложенного. Вспомяни, Сколь милостиво нам Господь внимал И сколь безгневно, безукорно Он Судил! Уничтоженья ждали мы На месте, придавая смысл такой Понятью Смерти; что ж произошло? Тебе он муки тягости предрек И чадородия, но эта боль Вознаграждается в счастливый миг, Когда, ликуя, чрева твоего Ты узришь плод; а я лишь стороной Задет проклятьем,- проклята Земля; Я должен хлеб свой добывать в трудах. Что за беда! Была бы хуже праздность. Меня поддержит труд и укрепит. Господня благость безо всяких просьб О нас промыслила: чтоб нам вреда Ни холод, ни жара не нанесли, Всевышний, недостойных пожалев, Своею дланью в день Суда одел. А если мы к Нему прильнем с мольбой, С вниманьем большим Он отверзнет слух И сердце к состраданью преклонит. Он способы премудро преподаст, Как нам суровость годовых времен Перенести, укрыться от дождя, От града, льда и снега; вот уже Небесный свод на разные лады Их шлет на гору нашу; между тем Порывами сырые ветры веют, Взметнув зеленокудрую листву Развесистых деревьев: верный знак, Что надо отыскать приютный кров И обрести тепло, дабы согреть Немеющие члены; и пока Нас не покинуло на произвол Ночного холода светило дня,- Лучи его собрав и отразив, Им в снедь дадим сухое вещество, Иль воздух попытаемся поджечь Соудареньем или треньем двух Предметов, по примеру облаков, Вступивших в битву, или грудь о грудь, Порывом ветра сшибленных сейчас И породивших молнийный огонь, Что, вкось низринувшись, воспламенил Сосны и пихты смольную кору, И это пламя шлет издалека Приятное тепло и в силах греть Не хуже солнца; пользоваться им И средствами другими, исцелить Способными или исправить зло, Что наши прегрешенья навлекли,- О милости молящих, нас Господь Наставит. Мы, при помощи Творца, Удобствами такими овладев, Без страха сможем нашу жизнь прожить, Пока последний не вкусим покой И отойдем во прах,- родной наш дом. Всего же лучше - воротясь опять К судилищу, благоговейно пасть Пред Богом, о прощенье умолять, Покорно исповедуя вину, И землю изобильно оросив Слезами, воздух вдохами сердец Унылых сокрушенно огласить, В знак непритворности и глубины Смирения и скорби неизбывной! Он сжалится над нами, сменит гнев На милость. Ведь когда, казалось, Он Негодовал и был особо строг, Что выражал Его приветный взор, Как не участье, кротость и любовь?" Так Пращур, каясь, молвил, и ничуть Не меньше Ева каялась; потом Пошли туда, где их Господь судил, Униженно пред Ним простерлись ниц, Покорно исповедали вину И землю оросили током слез, Окрестный воздух вздохами сердец Унылых сокрушенно огласив, В знак непритворности и глубины Смирения и скорби неизбывной. КНИГА ОДИНАДЦАТАЯ
Джон Милтон: КНИГА ОДИНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ Сын Божий представляет Отцу молитвы кающихся Прародителей и ходатайствует о прегрешивших. Господь принимает ходатайство, однако объявляет, что они не могут долее обитать в Раю, и посылает Архангела Михаила с отрядом Херувимов для удаления Прародителей из Рая но повелевает прежде открыть Адаму события грядущих времен. Сошествие Михаила. Адам указывает Еве на некие зловещие предзнаменования, видит приближающегося Михаила и идет навстречу. Архангел возвещает о предстоящем выдворении из Рая. Стенания Евы и смиренные просьбы Адама. Архангел возводит Праотца на высокую гору и являет ему в видении все, что произойдет до потопа. С покорством покаянная чета, Склонись, молилась, ибо Благодать, С Престола милосердия сойдя, Их осенила, камень из сердец Исторгла, обновленную, взамен, Живую плоть любовно возродив, Исполненную вздохов несказанных, Что на крылах молитвы, к Небесам, Любого красноречия быстрей, Взлетали; но в супругах обличал Величественный образ - не убогих Просящих; нет! - молитва их была Не менее существеннее той, С которой Пирра и Девкалион Предстали пред святилищем Фемиды Как древнее предание гласит, Хотя позднейшее, чем наш рассказ,- И с трепетом просили у богов Потопом истребленный род людской Восстановить. Прямой стезей летя На Небо, Прародителей мольбы Завистливыми ветрами с пути Не отклонялись и, по сторонам Развеянные, не блуждали втуне, Но в Эмпирейские вошли Врата; Заступник величайший облачил Их фимиамом, что на алтаре Курился золотом; они взвились К престолу Вседержителя, и- Сын Представил их, возвеселясь, Отцу, За грешников ходатайствуя так: "- Воззри, Отец! Вот первые плоды Земные, милосердием Твоим Взращенные, воспринятым людьми! Молитвы эти, вздохи - в золотом Кадиле, с фимиамом заодно, Я, Твой Первосвященник, приношу,- Плоды, что от семян произошли, Которые Ты в сердце заронил Адама сокрушенное; они Намного сладостней плодов любых, В Эдеме зреющих на древесах, Возделанных Адамом, до того, Как он попрал запрет. Склони Твой слух К мольбам и воздыханиям внемли Безмолвным! Неискусен Человек В молитвословиях, но Мне дозволь Их толковать; ведь Я его Ходатай, Умилостивление за грехи, Все добрые, недобрые дела, Им совершенные, Мне одному Вмени; значеньем собственных заслуг, Я первые - возвышу, искупит Вторые - смерть Моя. Прими, Отец, Меня и, заодно со Мной, прими Душистый фимиам его молитв. О примиренье! Пусть он проживет, Прощенный, дней положенных число. Хотя и грустных, до тех пор, когда Осуществится смертный приговор, Который отменить Я не прошу, Но облегчить,- и смерть его к другой, Гораздо лучшей жизни воскресит, Где, Мною искупленные, вовек Пребудут в ликованье и блаженстве, Единое со Мной образовав, Как составляю Я с Тобой одно!" Отец безоблачный и светлый рек: "- Твое заступничество за людей Приемлю, ибо Мной предрешено. Однако людям дольше жить в Раю Закон, предписанный Природе Мной, Не дозволяет. Чистый мир стихий Бессмертных, чуждый грубым веществам, Нестройным смесям, сочетанью скверн, Теперь извергнет поврежденных прочь, Извергнет, словно грубую болезнь, В такой же грубый воздух, где во снедь Дана им пища бренная, дабы Их к разрушению расположить, К распаду, под воздействием греха, Что все сгубил, нетленное растлив. Два дара Человеку Я вручил, Создав его,- блаженство и бессмертье. Безумно он утратил первый дар, Затем увековечил бы второй Его беду, когда бы Смерть к нему Я не привел и повелел ей стать Последним исцеленьем от невзгод; И после жизни, полнотой мытарств Испытан, благочестьем убелен И подвигами веры, ото сна Могильного внезапно пробудясь, В День воскресенья мертвых из гробов, Для новой жизни, возвратится вновь Он, с новым небом, новою Землей, Со всеми праведными - к Божеству. Но созовем синод Блаженных; пусть От Эмпирейских дальних рубежей Обширных явятся; не утаю От них Мой приговор. Им довелось Узреть, как Я недавно покарал Виновных Духов; да узнают ныне Судьбу, которую определил Для Человечества, и хоть верны Неколебимо,- крепче утвердят Приверженность надежную свою". Он смолк, и Сын великий подал знак Блистательному стражу, что стоял Невдалеке; страж вострубил в трубу, Быть может, в ту, взывавшую поздней, При нисхожденье Бога на Хорив; Ее, быть может, некогда услышат, Гремящую в День Страшного Суда. Трубленье Ангельское разнеслось По всем краям Небесным; отовсюду - Из амарантовых, счастливых кущ, От берегов ручьев живой воды, Где Дети Света, в радостном кругу, Общались меж собой,- они спешат На Царский зов, занять свои места; С Престола высочайшего Господь Веленье всемогущее изрек: "- Сыны Мои! Вот, как один из нас Отныне стал Адам; вкусил он плод Запретный и Добро и Зло познал. Пускай гордится веденьем Добра Утраченного, разуменьем Зла Приобретенного; но был бы он Счастливей, если б знал Добро одно, А Зла не ведал вовсе. Он весьма Скорбит, раскаиваясь и моля Прощенья: это Мною внушено, Однако, предоставленный себе, Он суетен и шаток; посему, Дабы он к Древу Жизни не простер Длань дерзновенную и не вкусил, Чтоб стать бессмертным, даже не мечтал О вечной жизни, изгоню его Из Рая, для возделанья земли, Откуда взят,- воистину, приют Ему гораздо свойственней теперь! Сверши Мое веленье, Михаил! Из Херувимов избери бойцов Пылающих, дабы коварный Враг, В поддержку Человеку иль стремясь Эдем присвоить праздный, новой смуты Коварной бы не произвел; спеши И беспощадно грешную чету Из Рая выдвори; запрещено Топтать святое место нечестивцам,- Им возвести, что изгнаны они Со всем своим потомством навсегда, Но грозно приговор не объявляй Суровый, чтоб их вовсе не сразить; Я вижу, как, смягчась, они вину Оплакивают. Ежели приказ Покорно примут Мой - не откажи Им в утешенье, поучи, наставь, Открой Адаму - что произойдет В грядущем, как тебя Я вразумлю, Упомяни завет Мой о грядущем Восстановленье в семени Жены И горемычных с миром изведи. С восточной стороны, где доступ в Рай Всего удобней,- учреди посты Из Херувимов, пламенем меча Широковеющим, Мой сад укрой, Пускай страшит оно издалека Всех приближающихся и замкнет Дороги к Древу Жизни, чтобы Рай Не обратили Духи Зла в притон, Моими Древесами завладев, И с помощью похищенных плодов Не соблазнили б сызнова людей". Он смолк. Архангел вмиг пустился в путь, С ним Херувимов блещущая рать, И каждый Херувим - че
полная версия страницы